Я заметила ее издалека. Девушку, на которой из одежды был только цветочный венок. То есть на ней не было ничего. И это в зимнюю-то погоду. Но, судя по ее виду, это была лесная нимфа, а у них с температурой тела совсем не так, как у нас, людей.
Вышла значит, нимфа из лесу погулять и заблудилась. А потом, по всей видимости, нашла дом и решила поселиться. Дом выбрала особенный. Если бы у меня была возможность выбора, я бы тоже остановилась именно на нем.
Сложно описать это деревянное чудо: проще потрогать, почувствовать, услышать. Он выглядит как один счастливый день из детства. В нем и тихая грусть, и громкая радость, и счастье первой любви, и обида разочарований. А еще у него своя мелодия. Я расслышала ее не сразу.
В начале я хорошенько рассмотрела его сбоку, потом перешла улицу, так, чтобы оказаться лицом к эркеру. Дом находится на пересечении улиц Ниношвили и Мазниашвили. После я начала всматриваться в его цветные стеклышки – витражи на окнах. В сумерках должно быть они смотрятся особенно таинственно, когда витражи подсвечиваются изнутри.
И вот тут я что-то услышала. Нет-нет, ни автомобильное движение, которое в этом месте довольно оживленное. И не разговоры людей, их тут всегда хватает, поблизости находится модный комплекс "Фабрика". Все происходящее поплыло, как в замедленном кадре. И вместо городского шума, в ушах зазвучала музыка. Очень узнаваемая и родная. Есть у любимого композитора Гии Канчели произведение "Она здесь". Нет, не лесная фея, а грусть, любовь, надежда, вера, и много чего другого. Хотя, может произведение и про фею тоже, кто знает.
Тбилисский двор и жизнь нараспашку
Наугад попробовав много разных комбинаций на входной двери, я решила узнать правильные цифры во дворе дома, у соседей. Чудный дом был построен в конце XIX века. Владел им Валериан Мелкумов.
На первом этаже, под деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, бельевые гирлянды. Развешены они так, что мешают обзору: вижу только ноги передвигающегося человека. По всей видимости, это женщина, уже немолодая, низкая и худощавая. В дверь, кстати, стучаться проще, чем в белье, - пробегает мысль, когда я начинаю искать щелочку между развевающимися на ветру вещами.
Марина живет в этом дворе более 60 лет. Многое отложилось у нее в памяти за эти годы.
- На первом этаже жила большая семья. Они переехали сюда в начале 70-х. До того жили в полуподвальном помещении на улице Джавахишвили, это в двух шагах, кстати. А потом там случился пожар, и им дали квартиру в этом дворе. Я не знаю, как они все помещались тут. Их 45 человек было. Ну и, как положено в больших семьях, ругались, ссорились, мирились. А мы ведь все в то время жили одной семьей. Весь день вместе, разве что спали порознь. Один из членов семьи часто выпивал и дебоширил. Зайдет к нам, бывало, спрашивает, где моя жена, я знаю, она у вас тут, прячется от меня видимо. Отец отвечал, а ну пошел отсюда, проспись, потом придешь. Пару раз папа даже ввязывался в их разборки. А он у меня был щупленьким. Он решил их разнять, так они его на трубу намотали, - смеется Марина.
Как-то помню у нас во дворе испортилась канализация. Вырыли очень глубокую яму. И один из детей этого многодетного семейства упал в эту яму. Прибежали, спускаем туда лестницу, ребенок не может оттуда выбраться. Стоит по пояс в фекалиях. Достали наконец оттуда, соседка Майя - она медик, приготовила горячую воду, марганцовку. Мать схватила ребенка, обмыла его под холодной водой и будь здоров. Майя спрашивает ребенка: "Ты что-нибудь проглотил, когда упал туда?" Тот отвечает, мол, немножко. А мать и в ус не дует. В общем, пронесло, дите не заболело, все с ним было в порядке. Но тот случай мы запомнили хорошо.
Потом Марина припоминает как соседи закатили старшему сыну свадьбу. Первый день сами гуляли, со своей многочисленной родней, а второй - соседи.
- Вы помните, какие свадьбы играли езиды (субэтнос курдов - примеч. ред.)? У них она гремела от рассвета до заката. И музыка... У них такой музыкальный инструмент, как начинают в него бить, это на много часов, и кружат по двору.
- Так у вас и кружить тут негде, - невольно восклицаю я, - двор маленький. Тут к нам присоединяется Майя, та самая, про которую Марина упоминала.
- Вы думаете у нас всегда двор таким маленьким был? Нет. Там, где сейчас этот магазин вторичной одежды, раньше деревья и цветы росли.
- Эх, сколько мы боролись, - вздыхает Мзия, - но без толку. Это все в 90-е происходило, когда вокруг царил беспредел.
А потом часть наших колоритных соседей съехала, - продолжает Марина. - В 80-е годы, когда им стало совсем невмоготу жить огромным коллективом, они написали даже письмо в Москву с просьбой помочь и предоставить им жилье. И им его предоставили. Часть переехала тогда же, другие оставались, жили тут. Окончательно разъехались в начале 2000-х. Кто во Францию, кто в Москву переехал. И, знаете, умер наш двор будто умер с их уходом.
Раньше во дворе соседи собирались и играли в лото. Собирались по очереди у всех, - продолжает Марина. - Как в моей каморке помещались 20 человек, до сих пор для меня загадка. А со двора болельщики подбадривали. Папа доставал из подвала свое вино. Пили и играли. Но это все в прошлом. Посиделок больше во дворе не бывает.
Круглая комната и сухумский кодекс
Вооружившись волшебной комбинацией цифр на входной двери, я взбегаю по лестницам на второй этаж. В дверях меня встречают крупный мужчина и симпатичная псина.
- Вы не бойтесь, она не кусается, - успокаивает меня хозяин.
Я никогда не сидела в комнате, где нет углов. Говорят, спать в таком пространстве, все равно что в коконе. Ощущение, будто тебя сама вселенная убаюкивает на своих руках. Спится глубоко и сладко. Но, хозяина квартиры я об этом спрашивать не стала. Стенки этой необычной комнаты сплошь увешаны старыми часами. Среди множества тикающих устройств, я нашла и те, которые до сих пор висят в моей кухне.
- Я коллекционирую часы советского периода. Это пятая часть моей коллекции, 40 штук. - Довольно улыбается Гоча.
Я замечаю над окном на стене трещины. Гоча объясняет, что они пошли во время землетрясений в 90-х. Правда после этого трещины не увеличивались. Дом очень крепкий. А в 2017 году жители добились того, что его наконец укрепили.
- Фундамент укрепили основательно и добротно. Я инженер по специальности и понимаю в этом толк. Теперь дело стоит за реставрацией фасада. Надеемся, что и до этого тоже доживем.
Гоча родился в Сухуми. Но перебрался в Тбилиси задолго до войны. Врачи диагностировали у него астму и посоветовали переехать в Тбилиси, что он и сделал. Но поселился он изначально в Сололаки. А потом в этот исторический дом. В Сухуми так же, как и в Тбилиси, был свой городской кодекс, говорит Гоча.
- У нас в городе было только две национальности – хороший и плохой человек. Сколько раз я посмеивался над своим отцом, он читал лекции в университете. Говорил, у тебя в университете даже лаборанты больше тебя зарабатывают. Его в городе уважал и стар, и млад. Я как-то поздно возвращался домой. Подростком был тогда. И меня остановила компания пацанов. Заставили снять с ног кроссовки. Я тому парню сказал, я-то тебе их отдам, но ты мне их сам вернешь. Если спросят, у кого взял, назови мою фамилию. В тот же вечер в дверь раздался звонок. Я пошел открывать дверь. На пороге стоял взрослый мужчина.
- Сынок, а старшие дома? – Спросил он. И я позвал маму. Это был отец того парня. Он извинялся и просил эту историю не предавать огласке. Пацан тот вырос и пошел по плохой дороге.
Поговорив еще немного "за жизнь", мы с Гочей перешли из круглой комнаты в кухню. Она помещается в эркере, что выходит на улицу. И тут у меня начинают разбегаться глаза, как у большого дитяти, перед которым рассыпали цветные стеклышки. А Гоча понимающе улыбается и тянется за чем-то в сторону. Вынимает рамы, точь-в-точь как те, в которых сидят эти забавные цветные стеклышки. Старые родные рамы уже пришли в негодность, и Гоча сам все рассчитал, начертил и заказал. Теперь вот нужно найти удобное время, скорее по весне, и поменять родные рамы на новые.
- Полтора месяца я чистил каждую из этих рам, - вздыхает хозяин дома. - А вот те, верхние, видите? Они краской замазаны. Их в советское время так изуродовали. Нужно заняться ими. Я со своим весом просто не справлюсь, нужны помощники.
Когда смотришь на витражные рамы с улицы, то они кажутся малость тусклыми. Это потому что Гоча поставил с внешней стороны обыкновенные стекла, чтобы по максимуму предохранить витраж от повреждений.
Я в последний раз кидаю взгляд на круглую комнату, прощаюсь с томно наблюдающим за нашим общением псом и сбегаю по лестнице, торчащей штопором в парадной.
- Приходите еще, - бросает Гоча вдогонку. - На чашечку кофе, а лучше на бокал бренди.