Таким образом, и в Вене, и в Париже поминовение памяти тех, кто пал в войне с гитлеровской Германией и ее союзниками, странами "оси", прошло без тех, кто победил вермахт, перемолов три четверти его дивизий в мелкую муку, пишет автор РИА Новости.
Церемонии прошли без тех, кто разрушил машину уничтожения мирного населения, которая катилась по Западной, Восточной Европе и по советским республикам, превращая в том числе и младенцев в пыль крематориев.
Поминовение подвига павших прошло без тех, кто потушил печи крематориев, где сжигали людей миллионами.
Советские красноармейцы и труженики тыла ценой десятков миллионов собственных жизней, не говоря об иных — и великих — жертвах самоотречения, заплатили за нынешнее европейское благополучие. И за сегодняшний европейский апломб и самодовольство.
Разумеется, жест, в котором и наглость выскочек, неизвестно на каком основании вообразивших себя государственными мужами, и пренебрежение, которое свойственно дурно воспитанным невеждам, своей целью ставил отнюдь не российское руководство, Кремль или официальную Москву.
Цель этого жеста — прямое заявление, сказанное глаза в глаза спасителям и спасительницам Европы от нацизма, и всем нам, их потомкам, что мы к нами же совершенному Подвигу никакого отношения не имеем.
Вообще.
И освобождали Европу, разумеется, вовсе не мы, а, во-первых, американцы, во-вторых, британцы, а еще — члены движения французского Сопротивления и, конечно, итальянские партизаны.
Усилия и жертвы нашего народа приказали вычеркнуть из коллективного сознательного и из коллективного бессознательного, ну и из списка общего пантеона погибших.
Сознательное разрушение общеевропейской памяти о боевом подвиге советских солдат началось отнюдь не вчера и не позавчера. А тридцать лет назад.
Сознательное нивелирование памяти — и монументов, которые эту память символизируют, стартовало в Польше.
Где городские власти еще в январе 1991 года снесли памятник в Кракове спасителю же Кракова маршалу Коневу.
Самому этому событию предшествовала абсолютно оголтелая кампания в прессе, в ходе которой утверждалось, что никакого города войска под командованием Ивана Конева не спасали, что Краков "вообще не был укреплен", а "гитлеровские подразделения к моменту вступления частей 1-го Украинского фронта в город уже из него ушли.
В этой трактовке начальных событий военной истории не хватало одной детали — авторы публикаций в польской прессе тогда еще не осмеливались прямо говорить, что "войска Красной армии практически освобождали сами себя, стреляли сами в себя, совершали подвиги сами для себя".
И, конечно же, никто никакой Краков не минировал, никто из гитлеровских генералов взрывать город — когда-то резиденцию польских королей — не собирался. А вся история со спасением старинного польского города от разрушения "была выдумана советской пропагандой и ее глашатаем, писателем Юлианом Семеновым".
Наглость тех, кто это все предавал широкой гласности, была тем более удивительна, что в тот момент был жив и сам Семенов, в основу своего романа взявший еще не вполне рассекреченные материалы советской военной разведки, живы были и те два разведчика, что послужили для автора "Майора Вихря" прототипами главного героя книги.
Потом изъятие и нашего подвига, и наших жертв, отданных за освобождение континента от нацистской нечисти (только в Польше смертью героев пали свыше шестисот тысяч красноармейцев), пошло как по маслу. И по нужным коллективному Западу прописям.
Разумеется, никто ни тогда, ни тем более сегодня не скажет, что наступление войск Красной армии, получившее название Висло-Одерской операции, началось на девять дней раньше обозначенного Ставкой Верховного Главнокомандования срока, поскольку премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль попросил своего коллегу, своего товарища по оружию Иосифа Сталина помочь войскам англо-американцев, попавших в Арденнах в котел: "Буду благодарен, если вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых вы, возможно, пожелаете упомянуть".
Черчилль знал, что в случае, если бы наступление в Арденнах захлебнулось, и даже в ситуации, когда вермахт был очень ослаблен, о том, чтобы штурмовать западные рубежи нацистской Германии можно было бы на время забыть.
Всем бравым GI и воинам армии Его Величества грозила неминуемая гибель.
Если бы им не подставили плечо русские солдаты, если бы их не поддержали русские офицеры и если бы русские маршалы Конев и Жуков не дали бы команду наступать. Раньше всех обозначенных сроков, когда день в такого рода планировании означает на самом деле вечность.
Русские поступили так, как всегда поступают русские, в полном соответствии с заветом "сам погибай, а товарища выручай" Александра Суворова.
Через семь лет после снесения памятника маршалу Коневу на экраны вышел блокбастер Спилберга о "спасении рядового Райана", где англичане и американцы, совершившие, не будем этого умалять, подвиг при высадке на пляжи Нормандии, стали де-факто единственными освободителями Европейского континента.
Блистательный — и это тоже не стоит отрицать — фильм сказал об этом недвусмысленно. И очень ярко.
Остальное было делом техники — переставить акценты в учебниках истории, сместив их с подвига русских солдат на страдания во время войны мирных европейцев.
Германия — нацистская, гитлеровская, тоталитарная — тоже очень постепенно превратилась если не в коллективную жертву гитлеровского режима, но в страну, которая "кается и молит о прощении". Несет, так сказать, "коллективную вину", пытаясь разобраться, как дошла до жизни такой.
Ну и про пиар тут забывать не стоит.
Рассуждения о "жестокостях бомбардировки Дрездена", о том, что "русские военные вывозили трофеи грузовыми железнодорожными составами", "грабили музеи" и "насиловали миллионы немок", — и тогда, и сейчас оказались удивительно кстати.
И вот так русский солдат, пропахавший пол-Европы по-пластунски, превратился в "захватчика, укравшего свободу, но принесшего на своем штыке ГУЛАГ/СМЕРШ", он превратился в насильника и варвара, который крал у добропорядочных (и очень несчастных, не забудем, немцев) женские ночные рубашки, столовое серебро и хрусталь с фарфором. Не считая, разумеется, художественных сокровищ вроде картин и скульптур.
За тридцать лет те, кто втаптывали подвиг наших отцов, наших дедов, наших прадедов, наших мам и наших бабушек в грязь, преуспели. И, наверное, не стоит хотя бы из уважения к памяти наших павших говорить, что это не так.
Увы, это — так! Вне зависимости от того, возмущает нас это или не возмущает, это, к сожалению, действительно так.
Наши славные предки, будучи победителями и в военном, и, что не менее важно, в нравственном смысле, а потому — людьми великодушными и добросердечными, даже представить себе не могли, какие помои на них, на их награды, на их жертвы, на их кровь, на их могилы будут лить сегодняшние европейцы. И как они их будут ненавидеть.
Другое дело, что нам все это сегодня, наверное, должно быть безразлично.
Не потому, что у нас не болит сердце и не щемит душа, когда в нашу память плюют и этого не стесняются, а потому, что мы знаем, кто в этой самой страшной, самой кровавой, самой человеконенавистнической войне одержал и триумф военный, и триумф идейный.
Кто защитил жизни. Кто спас страны, которые могли (особенно это, кстати, касается Польши, которую вообще нацисты лишили всякой государственности, а поляков превратили в недочеловеков) просто прекратить свое существование.
Кто брал Вену и кто, освободив столицу Австрии, возлагал цветы на могилу Штрауса. В знак уважения к великому сыну Австрийской Республики. И чтобы выразить благодарность за его гениальные вальсы.
Мы знаем, кто был во французском Сопротивлении (и русские аристократы, и сбежавшие из лагерей русские военнопленные), кто клал свои жизни за освобождение оккупированной республики.
Мы знаем, что среди летчиков эскадрильи "Нормандия — Неман" — четыре героя Советского Союза. И нам память об этих французских воинах ничуть не менее дорога, чем память об их русских товарищах по оружию.
И какой бы танец на дорогих нам могилах, где покоятся и русские ратники, и их европейские боевые братья, ни пытались исполнить нынешние европейские политики, сам факт, что для нас не было ни чужого горя, ни чужой крови и что Победу мы разделили со всеми причастными, говорит нам, что в силе этой памяти и в глубине нашей скорби, как и в мощи радости, что война окончилась, — залог бессмертия подвига нашего солдата. Сегодня. И всегда.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции