Летом 1923-го года в небольшом кафе на Елисейских полях сидела женщина. Часы показывали время обеда, но ее заказ скорее походил на завтрак — чашка кофе и круассан.
Дело было вовсе не в диете, и это понимали прежде всего официанты, уже насмотревшиеся на обедневших эмигрантов.
Переступившего порог мужчину тут же узнали. В кафе произошло оживление. Каждый старался обратить на себя внимание нового гостя, чьи фотографии не раз появлялись во французской прессе.
Это был великий князь Дмитрий Павлович, кузен последнего российского императора, участник убийства Распутина и близкий друг модельера Габриэль Шанель, о которой вот уже несколько лет говорил весь Париж.
Великий князь, в свою очередь, спокойно оглядел зал и, заметив за одним из столиков даму, сделавшую тот самый скромный заказ, направился прямиком к ней. Спросив разрешения присесть за ее столик, великий князь расположился и кивнул официанту.
С красивой женщиной он был знаком еще по Петербургу. Мэри Шарвашидзе – а дамой была именно она – являлась фрейлиной последней российской императрицы.
О красоте грузинской княжны ходили легенды. Популярный в десятые годы прошлого века журнал "Столица и усадьба" поместил на своих страницах фотографию фрейлины княжны Шарвашидзе как знак того, что жизнь в столице, несмотря мировую войну, продолжается.
Мэри любили при Дворе. Из уст в уста передавали историю, которая произошла с фрейлиной, когда она опоздала на панихиду по одному из членов царской семьи. Войдя в зал уже после Николая Второго, что согласно дворцовому этикету было недопустимо, Мэри справедливо ожидала гнева государя. Но тот, увидев ее, смог сказать только одно: "Грешно быть красивой такой".
После переворота 1917 года из Петрограда Мэри Шарвашидзе вернулась в Грузию, которая до 1921 года сохраняла независимость. Здесь она вышла замуж. Ее мужем стал бывший флигель-адъютант императора Николая Второго Георгий, Гигуша, как все его звали, Эристави.
Венчалась бывшая фрейлина в Кутаиси, где ее увидел давно и безнадежно влюбленный в нее великий Галактион Табидзе. Его гениальное стихотворение "Мэри" — одна из загадок литературы ХХ века, такая же, как "Мастер и Маргарита" Булгакова и "Доктор Живаго" Пастернака. Все хотели знать, кто же в реальности та Мэри, что вдохновила Галактиона.
Сама Шарвашидзе говорила, что не знала Табидзе. А Галактион, напротив, подтверждал, что свое сочинение посвятил именно Мэри, дочери генерала Прокофия Шарвашидзе.
Русскоязычному читателю стихотворение "Мэри" знакомо прежде всего благодаря переводу Беллы Ахмадулиной. Когда я начал изучать грузинский, то удивился неточности перевода. Работу Беллы я бы назвал не переводом, а собственным произведением на тему знаменитого сочинения Галактиона. Потом, когда я оказался в мастерской мужа Ахмадулиной художника Бориса Мессерера и мы взахлеб начали говорить о Грузии, мне объяснили, что Белла переводила не с грузинского, а с "любви".
У меня тоже хватило наглости сделать свой перевод гениального Табидзе – космического поэта, переводить стихи которого с грузинского одна из самых сложных задач.
Та ночь все изменила, Мэри!
Венчалась ты, и я с твоей красой
Прощался, словно стоя у последней двери,
Дождем омытой, как моя душа слезой.
<…> Бесценная Мэри, я слышал за дверью
Той горной церкви клятву твою.
Венчанье то было? Нет, я не верю —
Поминки справлялись по той, что люблю!
Мэри Шарвашидзе пришлось покинуть Грузию в марте 1921 года. За несколько дней до того, как независимая республика стала частью Советской империи, княгине и ее близким удалось выехать из Батуми в Константинополь, а оттуда в Париж.
Жизнь за границей была непростой. Эмигрантам каждый день приходилось продавать вывезенные из Грузии ценные вещи. Когда была продана золотая табакерка, полученная князем Гигушей Эристави в подарок от императора, ситуация стала почти безнадежной.
В этот момент и состоялась та самая встреча с великим князем в кафе на Елисейских полях.
Дмитрий Павлович сразу понял, что финансовые обстоятельства жизни княгини Шарвашидзе-Эристави оставляют желать лучшего. А потому, не вдаваясь в лишние объяснения, предложил Мэри зайти по адресу "улица Камбон, дом 13" к его подруге, которая, скорее всего, сможет предложить Мэри работу.
Выбирать не приходилось. И уже на следующий день княгиня отправилась по указанному адресу. Подругой великого князя оказалась никто иная, как Габриэль Шанель, которую модный Париж называл просто Коко. На что, кстати, сама Шанель часто обижалась.
Она действительно предложила княгине Шарвашидзе работу – стать ее манекеном, именно так в те дни называлась профессия манекенщицы.
Для того, чтобы заработать на жизнь, Шарвашидзе пришлось забыть о своих принципах и согласиться. В двадцатых годах работа манекенами не была столь престижной, как сегодня. Скорее, все обстояло с точностью до наоборот. А потому княгине, блиставшей еще совсем недавно в императорском дворце, пришлось переступить через себя.
Шанель была знаменита своим весьма непростым нравом. Она могла сказать манекенщице, которая слишком быстро двигалась во время показа платьев: "У нас тут не соревнования по бегу. Понимаю, вам скучно. Ну, так смените работу".
Аристократическая внешность княгини Шарвашидзе была очень важна для Шанель. Недаром она говорила: "Если в девушке есть хоть капля вульгарности – все, платье пропало".
Позировала Мэри и знаменитым фотографам. Ее снимки работы Сесила Битона и Владимира Гойнинген-Гюне появлялись в модных парижских журналах. Один из самых известных фотопортретов грузинской княгини выполнил легендарный Ман Рэй.
Но, надо заметить, сама Мэри никогда не рассказывала ни о сеансах у Ман Рея, ни о работе у Шанель. Даже о знакомстве со знаменитой художницей Тамарой Лемпикой Мэри не вспоминала. Об этом стало известно лишь после того, как на выставке работ Лемпики в Риме был выставлен портрет Гигуши Эристави ее кисти.
Муж Мэри умер в 1947 году. Спустя семь лет в Нью-Йорке маленьким тиражом была опубликована его книга "Мои воспоминания", которая до сего дня известна лишь малому числу читателей.
Мэри Шарвашидзе-Эристави до конца жизни оставалась вдовой и замуж больше не вышла, хотя претендентов на ее руку и сердце было немало. Своих детей у княгини не было. В Париже она воспитывала детей сестры Тамары, графини Зарнекау, – Нинуку и Константина.
Перебравшись в конце жизни в дом престарелых, Шарвашидзе сохранила и свою квартиру. Как она сама объясняла, "для того, чтобы было где с друзьями играть в покер".
Впрочем, Русский дом в Ганьи под Парижем, где жила Мэри, домом для престарелых являлся лишь на словах. В распоряжении княгини было три комнаты, которые она обставила собственной мебелью. Завтрак по желанию доставляли в комнату, а обедать и ужинать можно было в расположенном на первом этаже ресторане.
Здесь же Мэри принимала гостей – и приезжающих из Грузии друзей, и живущих в Париже соотечественников.
Княгиня Шарвашидзе вела размеренную жизнь обеспеченной женщины. Долгие годы она жила на пенсию, которую получала как вынужденный переселенец. Французское гражданство Мэри, как и многие другие грузинские эмигранты, получать не захотела.
Не стало фрейлины императрицы в 1986 году. Мэри похоронена на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем в одной могиле с мужем, князем Георгием Эристави.