Два Моцарта присутствовали на сценах московских оперных театров в один и тот же вечер 23 марта. На обе премьеры невозможно достать билеты, эти спектакли раскуплены на полгода вперед.
Первый из Моцартов – это, конечно, сценический герой самой скандальной постановки сезона, оперы Леонида Десятникова «Дети Розенталя» на сценарий Владимира Сорокина, стартовавшей в Большом театре. Моцарт Сорокина-Десятникова – клон, выведенный в лаборатории доктора Розенталя. А поскольку во времена Бориса Ельцина эти, как и многие другие фундаментальные исследования, перестали получать правительственные гранты, клон Моцарта, как и клоны других великих композиторов – Верди, Вагнера, Чайковского – оказались вышвырнуты на улицу, во все еще узнаваемый зрителем ад социального дна Москвы начала 90-х.
Второй Моцарт присутствовал на сцене Московского академического камерного музыкального театра всего в полукилометре от Большого театра. Это был Моцарт в более знакомом публике качестве – оперного композитора, автора "Волшебной флейты", наконец-то поставленной в российской столице после очень долгого перерыва. Речь не о первом показе спектакля, а шестом, что тоже считается премьерой.
Моцарт из Большого оказался героем грандиозного политического скандала, который во многом произошел по инерции – обычная проза Владимира Сорокина уже приводила его в качестве ответчика в суд, книги его сжигались демонстрантами. "Порнограф" – возможно, самый мягкий из эпитетов, которых заслужил от своих недоброжелателей Сорокин. На плакатах пикетчиков, день за днем стоявших накануне премьеры у колонн Большого театра, были слова и похуже.
В ряды недовольных входит целый спектр политических сил – от молодежной организации умеренно националистического толка "Идущие вместе" до консервативных депутатов российского парламента – Государственной думы. Суть скандала в данном случае в том, что Большой театр, традиционно со времен империи финансируемый государством, до сих пор воспринимается традиционалистским большинством российского политического спектра как эталон высокой культуры. А таковую со времен опять же Российской империи воспринимают как культуру классическую, сторонящуюся экспериментов. Нельзя за государственные деньги показывать на первой оперной сцене страны такого сомнительного автора, как Сорокин – вот главный мотив протестовавших.
Однако Сорокин и Десятников сделали вовсе не такую вызывающую оперу, как ожидали их недоброжелатели. "Сука" – самое сильное из слов, звучащих, по сорокинскому либретто, со сцены Большого, а его вокзальные проститутки по своему социальному статусу ненамного ниже героинь "Кармен", неоднократно ставившейся на первой сцене страны. Сценичность сорокинского сценария очевидна – русской публике еще щекочут нервы воспоминания об ужасах 90-х.
Музыка Десятникова, получившего неплохой опыт в кино, тоже обречена на успех. С одной стороны, это изящная музыкальная игра на грани пародии, поскольку каждый из клонов композиторов поет в стиле своего прототипа – особенно забавна имитация стиля Чайковского. Эта игра понятна меломанам, но она порадует и менее искушенную российскую публику, из тех людей, что понимает престижность оперы, но чувствует себя на спектаклях неуверенно. В целом же, если не считать неуемную страсть к эффектам ударных инструментов, Десятников делает нечто среднее между Прокофьевым и Ллойд-Вебером, тоже, кстати, недавно открывавшим в Москве премьеру своих "Кошек". В общем, если это – скандал, то никак не музыкальный и даже не сценарный.
Продолжая параллели между двумя Моцартами, отметим, что на программке "Волшебной флейты" в качестве постановщика значится имя Бориса Покровского. Это невероятно, с учетом того, что речь о человеке, перешагнувшем порог 90-летия. Покровский, в прошлом оперный режиссер Большого театра, был изгнан оттуда именно за неприемлемый в советское время модернизм в постановке, затем возвращен. Его постановка "Флейты" – все в том же стиле, который был модернистским в прежнюю эпоху и выглядит консервативным сегодня. Постановка, прямо скажем, великолепная, и публика идет на нее даже притом, что скандалов вокруг этой оперы нет.
Но совсем не так было с первой постановкой этой оперы при жизни Моцарта. Она вызвала скандал, полностью адекватный тому, что мы наблюдаем вокруг "Детей Розенталя". В лице Царицы ночи с ее "металлическим" сопрано венские политические круги увидели карикатуру на императрицу Марию-Терезию. Это было по тем временам похуже, чем нынешние пикеты вокруг Большого театра. Но и тогда скандал сыграл свою роль, близкий к разорению сценарист (по нынешним понятиям – продюсер) Эмануэль Шикандер действительно сумел поправить свои дела благодаря постановке, на которую валом валил венский народ, в том числе далекий от музыки.
Композиторский же подход к написанию "Волшебной флейты" резко отличается от "Детей Розенталя". Опера Моцарта, с ее обилием сказочных героев, экзотичных и непонятных персонажей, сложна не только для режиссера. Моцартовская музыка на этот раз оказалась еще проще обычной – и при этом странно будоражащей и даже пугающей, в ней все время угадываются невидимые вторые и третьи планы. Можно даже сказать, что это опера Вагнера, написанная за 100 лет до Вагнера. Но скандал вокруг императрицы придал этой необычной музыке мгновенную популярность.
Впрочем, не исключено, что композитор заплатил за эту оперу жизнью. Дело в том, что "Волшебная флейта" – музыкально-философский трактат на темы масонства и зороастризма. Одна из версий смерти Моцарта предполагает, что композитора отравили собратья-масоны за то, что тот раскрыл в опере вещи, которые вовсе не предполагалось знать непосвященной публике.
Эта версия даже более приемлема, чем приписывание роли убийцы Антонио Сальери – в реальной жизни вовсе не завистнику, а милейшему человеку, бесплатно обучавшему и растившему множество композиторов, включая Бетховена. Сальери мог стать отравителем разве что если сам был масоном и исполнял волю своей ложи.
Будем надеяться, что такая судьба не грозит авторам нынешних скандальных "Детей Розенталя". –0-
