Доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета Сергей Маркедонов считает, что Аш-Шишани самый "раскрученный" выходец из постсоветского Кавказа в рядах ближневосточных террористов. Он стал брендом глобального конфликта, так же как "Пепси" или "Кока-Кола" служат символами глобализации.
8 марта 2016 года пресс-секретарь Пентагона Питер Кук выступил с заявлением, в котором констатировал, что за несколько дней до этого один из лидеров "Исламского государства" (запрещенной в России организации) Тархан Батирашвили, также известный, как Умар аш-Шишани, был уничтожен во время налета американской авиации в районе сирийского города аль-Шадади. Правда, не успели эксперты и журналисты обсудить эту новость, как вскоре после ее появления последовало опровержение. В репортаже CNN прозвучала информация о том, что фигурант несостоявшейся сенсации "тяжело ранен, но не убит".
Сообщения о смерти Умара Чеченского (в арабском мире "Шишани" называют чеченцев и часто вообще выходцев из Кавказа — С.М.) появляются в СМИ с завидной регулярностью, начиная с февраля 2013 года. Он "погибал" и под ударами иракской армии, и в столкновениях с курдскими отрядами. В канун нового 2016 года некоторые информагентства распространили информацию о пленении Тархана Батирашвили американскими военными, что, впрочем, вскоре было опровергнуто Пентагоном. При этом в мае прошлого года американский Госдеп предлагал солидное денежное вознаграждение (5 миллионов долларов США) за любую информацию об этом человеке, способствующую его скорейшему обнаружению.
Однако какая бы дата не была в итоге обозначена в качестве дня физической смерти Тархана Батирашвили, нельзя не обратить внимания на его стремительную карьеру на ниве вооруженного джихадизма. Сын грузина и кистинки, (как в Грузии называют вайнахов, живущих в Панкисском ущелье) в 2008 году он в рядах грузинской армии участвовал в "пятидневной войне", но затем не смог найти себя на военной службе. Впоследствии Батирашвили выехал в Турцию, затем на Ближний Восток, где присоединился к ИГ. В этой террористической структуре он занимал ряд высших позиций, включая пост военного министра.
Таким образом, Умар аш-Шишани стал самым "раскрученным" выходцем из постсоветского Кавказа в рядах ближневосточных террористов. По справедливому замечанию публициста Арсена Ибрагима, сегодня на Ближнем Востоке ""аш-Шишани" уже звучит как бренд. Быть может, потому, что конфликты теперь глобальные, да и цели тоже. Имена, как с конвейера — точно так же, как "Пепси" или "Кока-Кола", — служат символами глобализации, а бренд набирает ценность благодаря критике больше, нежели от положительных отзывов".
В то же самое время было бы неверно рассматривать персону Батирашвили исключительно в контексте противостояния его террористической сети и США. Характерная деталь. В то время, пока американские политики клеймят политику "российского ревизионизма" и опасаются "ресоветизации" постсоветского пространства, джихадисты без тени малейшего сомнения ставят их в один ряд с Россией. И рассматривают, как своих экзистенциальных врагов. Практически сразу после того, как террористическая организация "Исламское государство Ирака и Леванта" (ИГИЛ) объявила себя всемирным халифатом РФ в целом и Северный Кавказ в частности были объявлены одной из его целей. По словам известного российского исламоведа Ахмета Ярлыкапова, первый манифест новоявленного "халифата" на практике означал "территориальные претензии к России", так как в нем "действующий на Северном Кавказе террористический "Имарат Кавказ" наряду с другими такими образованиями по всему миру фактически объявлялся частью ИГИЛ". Добавим к этому, что упомянутый выше "Имарат" был внесен в "черные списки" Госдепом США и публично объявлен угрозой не только российским, но и американским интересам.
И в этом контексте крайне важна идентификация той политической силы, которую представлял Умар аш-Шишани. В данном случае речь идет о радикальном исламизме и джихадизме. Особо подчеркну, не об исламе, как одной из мировых религий, а об особом политико-идеологическом движении.
С точки зрения профессора Садика аль-Азма, главной чертой исламизма является "возрождение понятия джихада (священной войны) в его самых сильных формах". К этим формам относятся фундаментализм (то есть возврат к некоему "первоначальному исламу"), теономизм (стремление к буквальной реализации всех норм исламского права), теократия (подчиненное положение светской жизни, верховенство духовных лиц во всех сферах), терроризм. При этом для исламиста политическими противниками являются не только иноверцы, но и те мусульмане, которых он определяет как "лживых" или "лицемерных". Достаточно сказать, что мишенями для исламистов в разные годы становились, как рядовые мусульмане, так и видные государственные деятели, представители культуры, исповедовавшие ислам (президент Египта Анвар Садат, классик арабской литературы, лауреат Нобелевской премии 1988 года Нагиб Махфуз). В этом смысле концепция "борьбы цивилизаций" вряд ли может быть использована, как адекватный инструмент для понимания джихадистского вызова. Тем более, что нередки случаи, когда различные "колонны" исламистов вступают друг с другом в конфликт (так, у талибов, запрещенной в России организацией "Джебхат ан-Нусра" крайне сложные и моментами конфронтационные отношения с тем же ИГ).
Разнообразные террористические практики под исламистскими лозунгами существуют не только в тех регионах, где успели проявить себя Тархан Батирашвили и ИГ. Но говорить о том, что исламистский радикализм — это одно лишь ИГ, было бы преувеличением. Причины популярности исламизма в Северной Африке и Афганистане, на Балканах и Большом Кавказе различны и несводимы к общим формулам, таким как "нищета, бедность, безработица". Нередки случаи, когда идеологами и спонсорами терроризма выступают люди с приличным образованием и высоким социальным статусом. Другое дело террористическая "пехота", которую гораздо легче набрать среди людей, недовольных социальной несправедливостью, коррупцией, общественным расслоением и сегрегацией по этническому или классовому признаку.
Однако сбрасывать со счетов идеологические аспекты не следует. Очень часто в ряды исламистов приходят интеллектуалы, одержимые комплексами неполноценности исламского Востока по сравнению с "пресыщенным Западом". Нередко идеи "восточного реванша" поддерживаются людьми, недовольными эрозией традиционных ценностей и глобализацией. Как бы то ни было, а имеющая место социальная несправедливость, отсутствие равенства возможностей и западное "богатство" не могут рассматриваться, как повод для массового убийства людей, включая, между прочим, и единоверцев. Вряд ли теракты в Париже, Бейруте, Пакистане или республиках российского Кавказа сделали тысячи обездоленных мусульман богаче или принесли решение проблем Палестины, Кашмира, Дагестана и Чечни.
В любом случае, исламистский вызов — это не война "плохих парней" против "хороших". Это сложное социально-политическое, психологическое и идейно-культурное явление, которое одними лишь эффектными ликвидациями не искоренишь. По справедливому замечанию руководителя ближневосточной программы известного экспертного центра Международная кризисная группа Юста Хильтермана, "если мы не решим проблему управления в тех районах, которые сейчас контролирует ИГИЛ или "Аль-Каида", то даже в случае разгрома джихадистов там вновь возникнет нечто подобное, только уже гораздо радикальнее. Нам нужно бороться с корнем проблемы".
В этой связи противодействие террористической угрозе может быть успешным лишь на основе эффективной кооперации между ведущими странами мира и международными институтами. Ведь исламистский вызов — это, в том числе, война сетевых структур против государств, в которых слабая власть — прямой кандидат на роль мишени для террористов. И в этом контексте стремление сносить имеющуюся государственность до основания (вспомним маниакальные требования "Асад должен уйти") выглядят, как минимум, двойственно.
