Бесик Пипия
В феврале 1837 года Михаил Лермонтов был арестован за стихотворение "Смерть поэта" и по высочайшему приказу после следствия отправлен в ссылку на Кавказ. 25 февраля военный министр князь Александр Чернышев сообщил шефу жандармов графу Александру Бенкендорфу "высочайшее повеление": "Лейб-гвардии гусарского полка корнета Лермонтова, за сочинение известных вашему сиятельству стихов, перевесть тем же чином в Нижегородский драгунский полк; а губернского секретаря Раевского, за распространение сих стихов… выдержать под арестом в течение одного месяца…"
Нижегородский драгунский полк был расквартирован в ста верстах от Тифлиса – в местечке Караагач в Кахетии. В апреле 1837 года Лермонтов направился к месту службы и прибыл туда лишь во второй половине октября по Военно-Грузинской дороге. Пока Лермонтов странствовал, его бабушка, Елизавета Арсеньева, безумно любившая Мишеля, настойчиво хлопотала перед власть имущими за опального внука. И добилась-таки перевода его в Гродненский гусарский полк, расположенный в Новгородской губернии. В декабре 1837 года по той же Военно-Грузинской дороге вернулся Лермонтов в Россию.
О пребывании Лермонтова в 1837 году в Грузии почти ничего не известно. Единственный источник сведений об этом – письмо самого Лермонтова к Святославу Раевскому, написанное из Грузии в конце года, незадолго до отъезда в Гродненский полк:
"Любезный друг Святослав!
Я полагаю, что либо мои два письма пропали на почте, либо твои ко мне не дошли, потому что с тех пор, как я здесь, я о тебе знаю только из писем бабушки.
Наконец, меня перевели обратно в гвардию, но только в Гродненский полк, и если бы не бабушка, то, по совести сказать, я бы охотно остался здесь, потому что вряд ли Поселение веселее Грузии.
С тех пор как выехал из России, поверишь ли, я находился до сих пор в беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом; изъездил Линию всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в Шемахе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже…
Простудившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах; меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить – в месяц меня воды совсем поправили; я никогда не был так здоров, зато веду жизнь примерную; пью вино только, когда где-нибудь в горах ночью прозябну, то, приехав на место, греюсь…
Здесь, кроме войны, службы нету; я приехал в отряд слишком поздно, ибо государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал только два, три выстрела; зато два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и черкес (мирный, разумеется), – и чуть не попались шайке лезгин.
Хороших ребят здесь много, особенно в Тифлисе есть люди очень порядочные; а что здесь истинное наслаждение, так это татарские бани! Я снял на скорую руку виды всех примечательных мест, которые посещал, и везу с собою порядочную коллекцию; одним словом, я вояжировал. Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом; лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии, как на блюдечке, и, право я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух – бальзам; хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь.
Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе, – да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться. Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч., теперь остается только проситься в экспедицию в Хиву с Перовским.
Ты видишь из этого, что я сделался ужасным бродягой, а право, я расположен к этому роду жизни. Если тебе вздумается отвечать мне, то пиши в Петербург; увы, не в Царское Село; скучно ехать в новый полк, я совсем отвык от фронта и серьезно думаю выйти в отставку.
Прощай, любезный друг, не позабудь меня, и верь все-таки, что самой моей большой печалью было то, что ты через меня пострадал.
Вечно тебе преданный М. Лермонтов".
Грузия, ее своеобразная жизнь, историческое прошлое, ее народное творчество и живописная природа отразились в таких шедеврах Лермонтова, как "Демон" и "Мцыри", "Герой нашего времени" и "Спор", "Дары Терека" и "Тамара", "Свиданье", "Спеша на север"…
Поэму "Демон" Лермонтов задумал в 14-летнем возрасте и работал над ней более десяти лет. В ранних редакциях действие поэмы происходило вне времени и пространства, затем Лермонтов задумал приурочить поэму ко времени "пленения евреев в Вавилоне", позже действие было перенесено в Испанию. Но вернувшись из Грузии, Лермонтов подверг поэму кардинальной переработке. Горы Кавказа, Казбек, Дарьял, Кайшурская долина, берега Арагвы оказались самой подходящей обстановкой для лермонтовской поэмы. В новом варианте "Демона" появились развернутые описания грузинской природы и грузинского феодального быта.
Действия поэмы "Мцыри" Лермонтов перенес в храм Джвари, возвышающийся на горе у слияния рек Куры и Арагви. Судя по описанию в поэме, Лермонтов поднимался туда и осматривал монастырь постройки начала VII века – одно из выдающихся произведений мировой архитектуры: "Немного лет тому назад, Там, где, сливаяся, шумят, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры, Был монастырь. Из-за горы И нынче видит пешеход Столбы обрушенных ворот, И башни, и церковный свод…".
А на создание центрального эпизода поэмы "Мцыри" – битвы с барсом – Лермонтова вдохновила распространенная в горной Грузии старинная песня о тигре и юноше, одно из самых любимых в Грузии произведений народной поэзии. Тему этой древней песни использовал еще в XII веке Шота Руставели в поэме "Витязь в тигровой шкуре".
Лермонтов был еще и талантливым художником, и по семейному преданию рисовать он стал раньше, нежели писать стихи. А уроки рисования и живописи он брал у художника Петра Заболотского. Во время ссылки в Грузию Лермонтов создал серию художественных работ, до наших дней дошли шесть рисунков: "Вид Крестовой горы из ущелья близ Коби", "Развалины на берегу Арагвы в Грузии"; четыре рисунка не имеют названий и на них изображены: башня в ущелье (очевидно, Дарьяльском), другое ущелье с движущейся по дороге арбой, девушки, танцующие на плоской кровле грузинского дома, и тифлисский Майдан с видом на Метехский замок.
Создавая свои "грузинские произведения", Лермонтов, по словам Виссариона Белинского, "… заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благодатнейшими впечатлениями его поэтическую душу".
В Грузии в каждом городе есть улица, которая носит имя Михаила Лермонтова. А неподалеку от местечка, "Там, где, сливаяся, шумят, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры", установлен памятник поэту.
