"Стой!", "Внимание!", "Посторонним вход воспрещен!"…
Предупреждающие надписи преследуют нас, как говорится, по всей строгости и повсюду. Правда, в отличие знаков дорожного движения, мы их довольно часто не замечаем. Вернее, игнорируем. При том, что они тоже нам что-то предписывают, запрещают, от чего-то оберегают. Вежливо говоря, ориентируют; нередко – с пользой.
Вопрос – в какой форме? Насколько не выпотрошенный до сих пор бюрократический апломб оставляет нашим гражданам возможность сохранить достоинство? Не выглядеть хамами, преступниками, безмозглыми идиотами? Или – что еще унизительней – не становиться безропотными жертвами своенравного официозного администрирования…
Ко многим запретным терминам мы попривыкали. Однако стоит вдуматься – и нетрудно уловить в них некий элемент отстраненности. Даже оскорбления. Меня, например, крайне возмущает слово "посторонний". Это применительно к нам? К той части общества, для которой считающие нас посторонними конторы, отделы, департаменты, собственно, и созданы.
Суть, конечно, понятна. Но отчего бы не подать ее более деликатно, что ли?! В форме совета, а не запрета. Написать, к примеру: "Дорогие посетители, просим по всем вопросам обращаться к консультантам". Длинновато? Согласен. Но вежливые формы, как правило, гораздо длиннее командных. А кому хочется совсем уж коротко, придется перейти… на мат.
Резкий тон можно истолковать как заботу, скажем, у входа в трансформаторную подстанцию. "Стой! Опасно для жизни!" – и жуткий силуэт оголенного черепа. Грубо, но, согласитесь, мобилизует! Аж до предательского холодка пониже живота. Впрочем, самый непоседливый современный подросток вряд ли захочет совать сюда нос. Предпочтет какую-нибудь компьютерную игру, где ошибки – он это знает – здоровью не грозят.
Уличные разборки хотят запретить в Грузии >>
И уж совсем непонятно, к чему подобная риторика в обстоятельствах, для жизни не опасных?! Разве что – инерция, традиция, идущая из суровых времен. Когда вокруг окопался "враг, который не дремлет!". И закономерные производные от этой ситуации: "Не входить!", "Не мусорить!", "Не шуметь!"… Безо всяких деморализующих "просим", "пожалуйста", "спасибо" – чтобы постоянно быть начеку.
Никогда не забуду культурный шок во время первой увиденной мною в прямом эфире трансляции велогонки "Тур де Франс" (канал "Евроспорт" только-только появился в грузинском кабельном телепространстве). Французским я не владею, но и наскоро выуженного из памяти ущербного запаса слов оказалось достаточно, чтобы разинуть рот. Ехавшие перед пелетоном ажаны-полицейские вежливо приносили водителям извинения, а просьбу прижаться к обочине сопровождали благодарностью. "Мерси! Мерси!"…
Вообразите – это после привычных моим ушам, душе и сердцу "Стой!", "Стоять!", "Не двигаться! Буду…"… Ну стрелять, полагаю, никто теперь уже не посмеет, даже если этого требует устав – побоятся шумихи, скандала. Так что, это гипербола. Прием, используемый в речи для того, чтобы усилить впечатление. Хотя можно обойтись и без него.
К примеру, взять обыденную фразу: "Refrain from speaking to the driver when bus is in motion". В англоязычном пространстве она означает: "Воздержитесь от разговоров с водителем, когда автобус находится в движении". Несколько холодновато, но, скажем так – вполне в нордическом духе. И уж явно поделикатней, чем в новых, так называемых, голубых тбилисских автобусах. Где этот текст, вобравший неистребимый властный тон, продублирован на грузинском: "მგზავრობისას მძღოლთან საუბარი არ არის დაშვებული".
Надпись – спасибо и на том – не увенчана сражающим наповал восклицательным знаком. Однако, как ни верти, в шероховатом дословном переводе она задевает: "Разговаривать с водителем во время поездки не допускается". То есть, гостей, не владеющих грузинским, мы вежливо просим воздержаться от общения. А образованных грузин, способных сопоставить оба текста, строго предупреждаем, чтобы не смели…
Неразгаданная тайна своенравных тбилисских пробок >>
Трудно сказать, откуда уверенность, будто повелительная форма ближе соответствует горделивому грузинскому менталитету? Мое личное мнение как раз противоположно. И если в прошлом все это еще можно было объяснить рецидивами насаждавшейся авторитарной манеры общения с людьми, то теперь вызывает лишь досаду и недоумение.
Особенно на фоне намного более примечательного текста: "Мы работаем для вас семь дней в неделю". Хотите поймать меня на сентиментальности? Не старайтесь. Всю жизнь проработав в журналистике, я достаточно набрался цинизма, чтобы не обманываться на сей счет. Ясно, что служащие аптеки, на дверях которой я это вычитал, пекутся не только, а, возможно, и не столько о нас, сколько о себе. О доходах, о прибыли, о привлечении дополнительных клиентов.
Ну и что? В принципе, не усматриваю в этом ничего предосудительного. Как и в том, что в массе своей сотрудники были бы, наверное, не прочь работать пять дней в неделю, а не семь. Суть в другом – опять-таки в форме. Не скрою, приятно, что для кого-то, я, пусть на словах, представляю ценность. Что со мной считаются, даже просто делая вид.
Грузины, надо заметить, вообще, к словам относятся по-особенному. Их трудно обмануть, но легко задобрить. Именно словами. Тем более, подобный тон и настрой, как правило, рано или поздно выливаются в конкретные поступки. Это тонко учли частные коммерческие структуры. Однако доходит до официоза – и общение сразу же сбивается на "ты". А тон становится более категоричным и бесцеремонным.
Если же раскручивается массовая официальная кампания, апологеты ее готовы идти вразнос. Я, например, не курю, начинать не собираюсь, но мне то и дело попадаются под нос сигаретные пачки с изображением человеческих глаз, жутко вывернутых из орбит острой стальной проволокой!
Змеи осадили парламент: что бы это значило? >>
Не берусь судить за курильщиков, но лично я, поверьте, прекрасно знаю, что рано или поздно умру. Тем не менее, не прихожу в восторг от того, что мне постоянно об этом напоминают.
Да бросьте, наконец, меня пугать! Лучше вежливо объясните – я все пойму.
