О театре, кино, Параджанове, любви к армянам, борьбе с режимом Саакашвили, советский и грузинский режиссер, художественный руководитель Государственного академического театра имени Шота Руставели Роберт Стуруа рассказал Sputnik Армения. Беседовала Лаура Саркисян.
— Все приходит со временем. Когда долго работаешь с артистами, то становится легко и им, и тебе. Они начинают чувствовать то, что я хочу передать. Это движение, которое не прекращается. В одном месте они играют так, в другом — иначе.
— Что считаете самым сложным в Вашей профессии?
— Она мне безумно надоела…
— Ну… мечтаю уехать куда-нибудь, к домику возле моря, взять книгу, купить какой-то инструмент. Я, кстати, играю на фортепиано…
Возвращаясь к предыдущему вопросу, отмечу, что самое сложное в нашем деле — держать руку на пульсе. Необходимо идти в ногу с меняющимся временем, порой опережая его. Театр — это модель жизни, которая меняется, а мы не успеваем за жизнью, отстаем. В молодости я всегда считал, что кино прогрессивнее, чем театр, ведь кино позволяет режиссерам и актерам быть впереди времени, проще выражать мысли. Театр же гениален тем, что является областью поэзии и поэтому то, что ты здесь делаешь, намного больше, чем в кино. Кино — это быт. Однако есть примеры, когда кинорежиссеры берут у театра различные элементы. Например, у Феллини артисты играли в кино так, как будто в театре. В целом, я счастлив тем, что иногда соприкасаюсь с поэзией…
— Какая Ваша формула борьбы со злом?
— Им стал Facebook, который превратил меня в настоящего памфлетиста. Именно здесь писал статусы в период, когда меня выгнали из театра (Грузинский государственный театр имени Шота Руставели — ред.). Как оказалось впоследствии, их собрал молодой аспирант Тбилисского государственного университета (ТГУ), который предложил издать книгу — сборник моих рассказов-статусов. Я сначала противился из-за того, что писал очень эмоционально, ничего не помнил. Однако прочитав, согласился, ведь все было написано остроумно, а местами даже смешно. Книгу я назвал "Два года свободы", а выйдет в свет в первых числах ноября.
— Помню, что в этот двухлетний период в грузинской прессе многое писали о Вас. Скажите, Ваше увольнение из театра все-таки было прихотью Саакашвили?
— В 2003 году, на выборах, несмотря на определенные предчувствия, я голосовал за Саакашвили (Михаил Саакашвили, третий президент Грузии, — ред.). Через полтора года, когда я понял, что к чему, то заказал молодым драматургам пьесу о жизни всех слоев грузинского общества. Мне попалась пьеса о "Президенте и его телохранителе", которую я и поставил в 2005 году. Перед премьерой Гия Канчели (грузинский композитор, — ред.) говорил, чтобы я не нападал на него (имеет ввиду Саакашвили — ред.), однако я не мог иначе, во мне сидит ген революционера. На премьере пьесы Саакашвили не было, присутствовали только мать и супруга. Видимо, кто-то заснял пьесу, которая оказалась впоследствии пророческой, и показал ему.
А армян я очень люблю, ведь меня практически вырастила супруга моего дяди — армянка Ася Кукурчян, которая до замужества была актрисой театра Шаумяна (Тбилисский армянский драматический театр имени Шаумяна — ныне имени Петроса Адамяна, — ред). Мне было пять, когда она пришла в нашу семью, мой дядя как кавказский мужчина увел ее из театра, назвав его гнездом порока. Она, несчастная, осталась без театра и всю свою мечту видела во мне. Кстати, в школе моя мама училась вместе с Сергеем Параджановым.
— Повлияло ли творчество Параджанова на Вас?
— Невозможно быть под влиянием Параджанова, так как он индивидуальность, которого нереально перенести, перенять. Он был талантливым эмоциональным человеком, поклонником настоящей красоты. До сих пор помню его совет: "не надо никаких идей, необходима лишь красота. Одной красоты уже хватит для создания произведения театрального искусства". Кстати я лауреат премии под названием "Гранат Параджанова", которую в Грузии учредила его поклонница.
— Я учился в восьмом классе, когда к нам в класс перешел мальчик по имени Митя. Его отправили на год в Тбилиси к нашей соседке Елене Ахвледиани (грузинская художница, график — ред.), чтобы избавить от дурной компании, в которую он попал. В воспитательных целях, Елена решила поставить в нашем классе "Ревизора". Мне досталась роль Городничего, Мите — Ревизора. Тогда что-то щелкнуло во мне, я понял, что хочу стать кинорежиссером. В театр меня не тянуло из-за фальши, которая исчезла с появлением Туманишвили (Михаил Туманишвили, советский режиссер — ред.).
Я очень хотел в кино, однако из-за того, что окончил школу с золотой медалью и хорошо знал математику и физику, родители хотели, чтобы я поступил на физико-математический. По их мнению, я был молод для ВГИКа. С поступлением я тянул, как мог. Как-то встретил своего товарища Мишу Намталишвили. Мы разговорились, он сказал, что уже сдал документы в институт на физико-математический факультет, а я назло ему сказал, что тоже сдал, но на театральный. Тогда я соврал, и чтобы не ударить лицом в грязь, через час пошел поступать в театральный, где и застрял до сих пор. Каждые четыре года я пишу сценарий, тем самым удовлетворяя свою страсть к кино.
— Считаю, однако, есть что-то в кино, что меня до сих пор держит. Я люблю триллеры, боевики. Не люблю авторское кино, за исключением гениального Феллини. За те часы, пока я смотрю авторское кино, могу сам прочитать на ту же тему философский трактат и сам осмыслить, а не обдумывать вторичную передачу трактата.
— Когда вы пожалуете к нам еще?
— Я поставил неизвестную пьесу по Брехту (немецкий драматург Бертольт Брехт — ред.), написанную в 30-х годах XX века, до прихода Гитлера к власти. Я назвал ее "Узаконенное беззаконие". Это веселый трагический фарс. В действии принимают участие три героя: нефтепромышленник, который идет в пустыню. Для добычи больших залежей нефти он нанимает двух рабочих — проводника и того, кто носит его инструменты. Нефтепромышленник убивает одного из них, приняв протянутую флягу с водой за камень, которым тот якобы хочет его убить. Суд оправдывает нефтепромышленника.
У меня судьей выступает Будда, который, узнав о том, что рабочий хотел дать нефтепромышленнику воду, решает отправить его в ад. Ведь добродетель в современном мире является идиотизмом.
Я бы хотел привезти его и "Узаконенное беззаконие" в Ереван, возможно в марте.
