На днях юристы России тихо отметили два важных юбилея. Десять лет назад начался эксперимент с введением в стране нового инструмента правосудия – суда присяжных. Одновременно исполнился ровно год, как коллегии присяжных стали постоянно появляться в судах Москвы.
Как показали себя за это время российские заседатели? Были ли их вердикты более справедливыми, более гуманными, чем у судов традиционного образца?
Ожидавшие этого российские правозащитники и некоторая часть общественности пока не могут придти в себя от удивления. Их преобладающая реакция на результаты десятилетнего эксперимента: сегодняшний суд присяжных в России совершенно непредсказуем и может зачастую преподнести трудно объяснимые сюрпризы как обвинению, так и защите.
Возможно, разгадка, как часто бывает, таится в истории. Стоит вспомнить, что с введением жюри, как именуют еще суд присяжных, Россия как бы входит в одну реку дважды. Это лишь возрождение давно забытого здесь института.
Суды присяжных были впервые созданы судебной реформой 1874 года, последовавшей за историческим актом императора Александра Второго – освобождением крестьян от крепостного рабства. Страна более-менее свободных людей ощутила нужду в таком суде, который олицетворял бы свободу и равенство всех перед законом.
И он явился в виде суда присяжных - правда, существенно отличавшегося от своего европейского прототипа.
Если в большинстве европейских стран такие суды занимались как уголовными, так и гражданскими делами, то в России в компетенцию присяжных входили только тяжкие уголовные преступления. Кроме того, здесь никогда не было так называемого «большого жюри», существующего в Англии и Северной Америке, которое решает вопрос о возможности судебного преследования в принципе.
На российских просторах конца Х1Х века нововведение взяло резвый старт. Через 20 лет суд присяжных уже обслуживал 3/4 населения России, а на рубеже веков был введен на всей территории страны.
Причем, Западная Европа могла бы позавидовать эффективности российских коллег. Как с патриотической гордостью подсчитал в середине 1880-х годов знаменитый адвокат Анатолий Кони, «суду присяжных в России подсудно втрое больше дел, чем во Франции, и вчетверо больше, чем в Австрии».
Поэтому когда десятилетие назад 600 судей стали слушать в Российской правовой академии лекции о суде присяжных и участвовать там в практических играх, чтобы постичь не только букву, но и дух нового для них судебного института, они, по существу, лишь воздавали должное славному прошлому досоветской юриспруденции.
В 1994 году суд присяжных начал работать в 9 регионах России, распространяя о себе молву как о самом демократическом инструменте правосудия, созвучного с общим поворотом страны прочь от тоталитаризма.
Но дальше стали происходить неожиданные вещи. Заседатели, в которых многие хотели видеть неискушенных, склонных к эмоциональности, жалостливых людей, повели себя в высшей степени непредсказуемо. Скажем, на примере нескольких громких процессов присяжные развеяли миф, что они должны в любом случае выступать соратниками отечественных правозащитных организаций, нередко ориентированных на Запад.
В частности, ряд таких организации взяли под свое крыло дело Игоря Сутягина, сотрудника Института США и Канады, обвинявшегося в шпионаже в пользу западных разведок. Несмотря на веские доказательства того, что обвиняемый скрытно собирал информацию, составлявшую государственную тайну, и передавал ее за рубеж за деньги, его пытались представить жертвой шпиономании. Сам Сутягин, уповая на предполагаемый либерализм заседателей из народа, настойчиво добивался рассмотрения его дела именно судом присяжных.
И подсудимого, и его адвокатов ждал шок. Жюри полностью признало вину Сутягина, в результате чего тот получил 15 лет тюрьмы.
Не менее показательно и дело Заремы Мужахоевой, террористки-смертницы, которая была схвачена летом прошлого года, когда пыталась взорвать бомбу у входа в ресторан на главном проспекте Москвы. При разминировании устройства погиб офицер-сапер.
Мужахоева дала признательные показания, искренне помогала следователям раскрыть механику подготовки терактов. Защите удалось нарисовать драматический образ женщины, которая стала террористкой не по своей воле, в последний момент отказалась от осуществления теракта и вроде бы сама хотела сдаться милиции. На процессе преобладала атмосфера сочувствия Мужахоевой. Казалось, что присяжные, эти непредубежденные, не испорченные казенным делопроизводством люди, «войдут в положение бедной женщины» и вынесут ей либеральный вердикт.
Ничего подобного. Заседатели не нашли в деле никаких смягчающих обстоятельств. 24-летняя несостоявшаяся террористка была отправлена в колонию на 20 лет.
Подобные приговоры по громким делам побуждают некоторых адвокатов и правозащитников склоняться к мнению, что, мол, российское общество еще «не доросло до суда присяжных». Критики сетуют на некий «низкий уровень правосознания», якобы свойственный присяжным, который мешает им творить то демократическое правосудие, которого от них ждут.
С этим вряд ли можно согласиться. По существу, заседателей хотят поместить в некую лабораторную колбу, где бы они существовали как некие роботы абстрактного правосудия. На самом деле российские присяжные показали себя более демократичными служителями Фемиды, чем кое-кто от них ожидал, потому что в большинстве случаев точно отразили настроения, преобладающие сегодня в современном российском обществе.
Для сравнения вспомним шумный процесс над Верой Засулич, которая в 1878 году выстрелила из пистолета в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, по слухам, внебрачного сына Николая 1, приказавшего высечь одного из заключенных. Жюри, состоявшее из дворян и чиновников, потрясло Россию – революционерку оправдали.
Сегодня Засулич наверняка назвали бы террористкой. Её оправдание было, по существу, обвинением Трепову, в котором увидели символ издевательства над правами человека. Тогда это тоже вызвало благородное негодование критиков. «Никто не мог понять, - сокрушался современник, - как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над Государевыми высшими слугами, столь наглое торжество крамолы».
Зарему Мужахоеву постигла иная участь, чем Веру Засулич, помимо прочего, потому, что терроризм в России эволюционировал за минувшие 126 лет от единичного пистолетного выстрела в мучителя до регулярных взрывов мирных жилищ, электричек, рынков, вооруженных нападений отрядов боевиков. Он, терроризм, стал для россиян угрозой номер один.
Понятно, почему Наталья Евлапова, адвокат Мужахоевой, признала недавно в интервью московской газете: «Накануне суда как раз произошел теракт в метро и рассчитывать на снисхождение мы едва могли бы…».
Души заседателей были полны ненавистью к террористам, которую испытывает сегодня все российское общество, и она, эта ненависть, выплеснулась в их приговоре. Работа на западную разведку вызывает презрение в России, где возрождается национальная гордость, и это тоже сказалось на решении жюри по делу Игоря Сутягина.
Суд присяжных остается надеждой правосудия в России, поскольку, как здесь считают, лучшего пока не придумано. Эта форма, конечно, нуждается в совершенствовании, в возрождении доброго опыта прошлого в новых исторических условиях. Но человек в кресле присяжного заседателя тем, вероятно, и ценен, что в его субъективной точке зрения всегда отражается время, в котором мы живем. Через 10 лет в России будут другие суды присяжных, но это будет и другая Россия. -0-
