Константин Косачев, председатель Комитета по международным делам Государственной Думы РФ
- Мир знаком с таким явлением, как террор, достаточно давно, и накопил опыт борьбы с ним. Однако в новом веке речь зашла о настоящей войне. Но справедливо ли говорить о том, что идет именно война? Или это всего лишь яркий образ? Памятуя о классическом представлении о войнах как вооруженных столкновениях государств, борющихся за территории, ресурсы, доминирование в регионе или иные интересы, объявленная сегодня война с терроризмом явно не вписывается в классические каноны. Однако есть ли у нас основания ставить под сомнение вывод, что мы столкнулись именно с военной угрозой? Как представляется, вывод вполне справедлив.
То, что противостояние человеческой цивилизации террору перешло в стадию войны, говорит скорее о перерождении самого терроризма, когда он оказался способным бросить вызов практически всему миру. Не в последнюю очередь такая его трансформация обусловлена и основными тенденциями развития мира - наивно было бы полагать, что глобализацию в сферах политики, экономики, информации не будет сопровождать если не глобализация, то по меньшей мере интернационализация террора. И если мы испытываем определенные сомнения по поводу того, в какой мере к борьбе с этим злом применимы классические критерии войны как межгосударственного вооруженного конфликта, то дело скорее не столько в самом термине «война», сколько в актуальности и незыблемости этих критериев.
Современные конфликты принципиально отличаются от войн ХХ и более ранних веков, что можно также считать одним из следствий глобализации. Не только региональные столкновения, но даже внутригосударственные процессы становятся объектом вмешательства со стороны международного сообщества. Причем есть все основания предположить, что такая практика в будущем будет лишь расширяться, даже с учетом негативного иракского опыта (впрочем, успех собственно военной операции в Ираке ни в Америке, ни за ее пределами не оспаривается).
Не нужно быть экспертом в международных делах, чтобы предвидеть вместе с нарастанием глобальной активности ведущих мировых держав во всех регионах планеты усиление и процессов «теневой глобализации», воплощаемой террористами и оргпреступностью. Терроризм не всегда является стороной конфликтов, но все чаще и активнее паразитирует на них. Он появляется именно там, где существует конфликтная «подкормка», и стремится как можно сильнее раскачать ситуацию, подорвать все усилия по урегулированию.
В этом принципиальная особенность ситуации, которая, в частности, делает невозможным ведение переговоров с террористами с конкретной целью прекращения боевых действий: это не классические сепаратисты или национально-освободительные движения прошлого. Современные боевики используют ситуацию исключительно в своих личных интересах, и их не остановит достижение каких-либо конкретных целей - будь то независимость Чечни, вывод испанских войск из Ирака или отмена запрета на ношение хиджабов во французских школах.
Это - тотальная война на поражение и на устрашение, где заложники перестают быть средством давления, а превращаются в обреченных на публичное заклание жертв. Терроризм от прежнего, хоть и грубого, силового, но все же шантажа перешел в диверсионно-карательную стадию, где никто ни у кого ничего не просит и не вымогает, а ставится цель: сломить волю, посеять страх, шокировать население, которое само уже должно оказать давление на свое правительство в нужном для бандитов направлении, в идеале - сменить власть на более «сговорчивую».
Это и есть единственное «политическое решение», которое будет приемлемым для экстремистов, какими бы высокими словами о независимости или религии они ни прикрывались. Именно с парализованным государством террорист готов вести «переговоры», что означает: диктовать свою волю. И до этого момента, до возникновения ощущения тотального превосходства над жертвой, достижение каких-либо договоренностей утрачивает для него всякий смысл.
Для того чтобы эффективно вести эту войну, мировое сообщество должно в полной мере отдавать себе отчет в том, кто ему противостоит. В выступлении 12 сентября 2001 года президент США дал справедливую оценку противнику: «Американцы должны сознавать, что мы имеем дело с таким врагом, с каким прежде не сталкивались. Этот враг таится в засаде и ни во что не ставит человеческую жизнь. Этот враг нападает на невинных людей, на гражданских лиц, занятых своим профессиональным делом и потому не ожидающих нападения». Столь жесткая характеристика горьким опытом подтвердилась в российском Беслане, и уже это обстоятельство дает все основания полагать, что две державы, еще недавно своим противостоянием по сути формировавшие облик всего мира, сегодня столкнулись с одним и тем же врагом.
Но эти же две державы в свое время уже имели дело с точно таким же врагом, который так же делал объектом применения военной силы мирное население, не гнушаясь никакими зверствами, в том числе - убийством детей. Этим общим врагом был фашизм, побежденный коллективными усилиями антигитлеровской коалиции в 1945 году. Очевидные общие черты нового и старого противников - особая жестокость, глобальный характер угрозы - должны делать схожими и способы противостояния им. В боях с фашизмом и на международных дипломатических аренах родилась антигитлеровская коалиция стран, весьма отличающихся друг от друга по мощи, политическому строю и мировоззрению.
Сейчас нас разделяет гораздо меньшее, и тем досаднее видеть, что усилия по организации единого фронта в борьбе с террором отдельные политики зачастую приносят в жертву амбициям, сиюминутным тактическим соображениям, застарелым обидам и рудиментарным страхам времен «холодной войны».
Даже после Беслана - и особенно после Беслана - мы по-прежнему сталкиваемся с тем, что те или иные политические деятели больше озабочены контртеррористическими действиями России, чем собственно атаками террористов на мирных граждан. Забота о «правах» бандитов ставится чуть ли не превыше прав их жертв. Призывы к переговорам с «умеренными» силами в стане противостоящих России боевиков стали постоянным рефреном всех высказываний по чеченской проблематике. Сама применимость термина «умеренные» по отношению к террористам по меньшей мере спорна: невозможно быть «умеренным» убийцей или «умеренным» нацистом. Давно уже пора понять, что истинный облик тех, кто сегодня противостоит России, как и всему цивилизованному миру, - это не внешне благообразные лица эмиссаров, все еще находящих приют и поддержку в некоторых странах, а черные маски извергов, стреляющих в спины детям, и это два лика одного Януса.
Миссия «умеренных» состоит в том, чтобы обеспечивать материальную и моральную поддержку «неумеренным», и их ответственность за преступления от этого не становится меньше. Это сознательная «игра» одних и тех же сил в «доброго и злого следователя». Предлагается как бы единственная альтернатива: лучше по-хорошему договаривайтесь с «умеренными», иначе за дело возьмутся изуверы типа Басаева.
Таким образом, за скобки процесса внутричеченского урегулирования автоматически выносятся те, кто все эти годы прилагал немалые усилия по искоренению терроризма в республике, проводил выборы, готовил Конституцию, учреждал легитимные органы власти и инфраструктуру Чечни, - именно этого и добиваются боевики, их «полевые» и «дипломатические командиры».
В свое время Нюрнбергский трибунал осудил и исполнителей, и организаторов, и идейных вдохновителей фашизма. Антигитлеровская коалиция не искала путей переговоров с «умеренными» нацистами, поскольку все понимали: только решимость довести разгром гитлеризма до победного конца может быть единственным ответом человечества на это позорное явление ХХ века. Таким же должен быть и наш сегодняшний ответ террору - единым и солидарным.
Возможно, уже сейчас стоило бы подумать об учреждении своего рода Нюрнбергского трибунала по терроризму, угроза которого сейчас, по крайней мере, во много раз актуальнее проблем бывшей Югославии, которым посвящен отдельный международный судебный орган. В числе реальных шагов я назвал бы также разработку всеобъемлющей европейской конвенции Совета Европы по борьбе с терроризмом, которая могла бы послужить прообразом глобального документа.
Что касается России, то мы будем «вести переговоры» с убийцами наших детей в том же режиме, в каком Америка «ведет переговоры» с бен Ладеном. Это не значит, что Россия отказывается от международного участия в разрешении неизбежно возникающих в ходе военного противостояния проблем. Однако мы рассчитываем, что эта помощь будет оказана не в форме инструкций по политическому диалогу с террористами, а в виде конкретных и ощутимых шагов: отказа от приема чеченских эмиссаров, прекращения моральной поддержки «повстанцам», закрытия экстремистских информационно-пропагандистских и вербовочных центров, каналов финансирования боевиков и т.п. Такого рода проявления международной солидарности сил антитеррористической коалиции станут самым эффективным средством борьбы с нашим общим врагом и лучшей помощью народу Чечни и всей России от ее партнеров и союзников.
Хотелось бы надеяться, что единая позиция наших стран по этой проблеме в конечном итоге будет выработана и возобладает в практической политике каждого из заинтересованных государств.
И когда кому-то представляется, что можно использовать темы терроризма и сепаратизма для оказания давления на другие государства, для ослабления конкурентов, это глубокое заблуждение. На самом деле это экстремисты используют наши разногласия для ослабления наших общих позиций. Вызов брошен всему миру, и ответ на этот вызов может быть только глобальным и солидарным.
