ТБИЛИСИ, 24 фев - Новости-Грузия. Августовская война 2008 года фактически привела к смене парадигмы российской внешней политики. Ранее Россия в международных делах позиционировала себя как держава, придерживающаяся status quo. Война и последовавшее за ней признание независимости Абхазии и Южной Осетии перевели Российскую Федерацию в разряд ревизионистских государств, добивающихся, по крайней мере, изменения сложившегося регионального порядка...
Взгляд из Москвы: Политолог Андрей Рябов
Эволюция российских приоритетов
Российская политика по отношению к Грузии после августа 2008 года прошла несколько этапов развития. Поначалу, в первые послевоенные месяцы, задачи главным образом сводились к тому, чтобы минимизировать политический и дипломатический ущерб, нанесенный войной международным позициям России, и, прежде всего, ее отношениям с США и странами Европейского Союза, не допустить углубления опасной конфронтации с Западом из-за «грузинской проблемы». Одновременно российская дипломатия попыталась перевести в русло рутинных обсуждений любые переговоры, на которых затрагивались вопросы послевоенного урегулирования и зарубежными партнерами ставились в той или иной форме вопросы о необходимости восстановления территориальной целостности Грузии. Немного позднее, когда напряженность по линии Россия–США, вызванная войной, несколько улеглась, Москва сосредоточила усилия на том, чтобы добиться максимального присутствия Абхазии и Южной Осетии в различных международных форматах, прежде всего, гуманитарных, и, по возможности, все-таки запустить процесс дипломатического признания этих образований в качестве независимых государств. Но поскольку сразу после войны выяснилось, что страны СНГ и Китай не будут признавать независимости Абхазии и Южной Осетии, намерения России ограничились тем, что хотя бы несколько стран, пусть не играющих заметной роли в мировой и региональной политике и расположенных далеко от Кавказа, открыли бы полосу признаний бывших грузинских автономий.
И вскоре после войны, означавшей крах прежнего международного порядка на Южном Кавказе, российские политические и дипломатические круги, тем не менее, признавали значимость проблемы восстановления (или создания новой) системы региональной безопасности для обеспечения долгосрочной стабильности в бассейне Черного моря. При этом в Москве ясно представляли, что без Грузии такая система не может быть построена. Однако считалось, что путь к стабилизации региона лежит через установление конфедеративных отношений между Грузией и ее бывшими автономиями. В связи с тем, что в такой форме воссоздание системы региональной безопасности никак не могло устроить Тбилиси, возможность реализации подобных планов в ситуации на конец 2008 года, естественно, виделась делом отдаленного будущего. В новом международном контексте она воспринималась в Москве как несрочная, второстепенная задача. В значительной степени это было обусловлено еще и тем, что в российских правящих кругах были убеждены: в результате войны Россия на какое-то время решила главные проблемы своей безопасности в данном регионе. Вступление Грузии в НАТО было снято с текущей повестки дня и ликвидирована угроза восстановления власти грузинского правительства над Абхазией и Южной Осетией. В экспертных кругах определенное распространение получила тачка зрения, согласно которой теперь «России от Грузии ничего не нужно», и потому РФ может отложить восстановление отношений в «долгий ящик». Это утверждение требует разъяснений. Лежащая в его основе интерпретация понятия «российских интересов» подразумевает, прежде всего, задачи обеспечения национальной безопасности и интересы крупнейших корпораций. С этих позиций России в послевоенной ситуации действительно нечем было интересоваться в Грузии. Средний же российский бизнес, который вполне уверенно чуствует себя в Грузии, в том числе и после августовской войны, таким пониманием не охватывается. Поэтому какого-либо интереса к судьбе этих компаний, работающих в Грузии, российские власти не проявляют.
Другая, может быть, менее обсуждаемая в литературе причина отсутствия интереса со стороны Москвы к «грузинскому» направлению в новых, послевоенных условиях в значительной мере обусловливалась тем, что война фактически привела к смене парадигмы российской внешней политики. Ранее Россия в международных делах позиционировала себя как держава, придерживающаяся status quo. Особую важность этого принципа официальная Москва подчеркивала применительно к своей политике на постсоветском пространстве. Война и последовавшее за ней признание независимости Абхазии и Южной Осетии перевели Российскую Федерацию в разряд ревизионистских государств, добивающихся, по крайней мере, изменения сложившегося регионального порядка. Но к этой роли Россия, похоже, не была готова. Не было ни соответствующих идей для разработки новой стратегии долгосрочных действий в регионе, ни ресурсов, которые позволили бы осуществить переустройство регионального порядка.
Ослаблению напряженности в отношениях России с Западом, вызванного августовской войной, в огромной степени способствовал мировой финансово-экономический кризис, разразившийся в сентябре 2008 года, который отвлек внимание США и их союзников от ситуации на Южном Кавказе. В такой обстановке российской дипломатии удалось фактически отказаться от следования «Плану Медведева–Саркози» как первоначально согласованной основе для мирного урегулирования и перевести дебаты об итогах войны в русло рутинных переговоров. Абхазия и Южная Осетия были подключены к участию в Женевском переговорном процессе. Это облегчило для России задачу фактического закрепления итогов войны. В дальнейшем российское правительство заключило соглашения с властями Абхазии и Южной Осетии о размещении на их территории военных баз России. И хотя организовать широкое признание бывших автономий не удалось, в целом, что, по крайней мере, касается краткосрочных перспектив, и оставшейся в прошлом угрозы прямого военного конфликта с США, результаты первых месяцев поствоенного периода оказались благоприятными для Москвы.
Принципиально же новая ситуация на постсоветском пространстве и в политике России по отношению к Грузии в частности стала складываться после прихода к власти в США администрации президента Б. Обамы. В силу целого ряда различных причин, имевших для американской политики первостепенное значение (острота афганской и пакистанской проблем, ситуация вокруг иранской ядерной программы, необходимость борьбы с экономическим кризисом как в глобальном масштабе, так и внутри самих США), Вашингтон отказался от активной политической игры на постсоветском пространстве и от популярной при администрации Дж. Буша-младшего идее продвижения демократии на Восток. Кроме того, немаловажную роль в таком выборе для Б. Обамы сыграла заинтересованность его правительства в налаживании сотрудничества с Россией по ряду важнейших направлений мировой политики. В первую очередь это касалось режима нераспространения атомного оружия, ядерной программы Ирана, афганской проблемы.
В ноябре 2009 года в информационном пространстве России появились неясные сигналы о том, что российское руководство готово начать диалог с целью нормализации отношений с Грузией и даже может поспособствовать улаживанию ее конфликтов с Абхазией и Южной Осетией, но при условии, если Тбилиси полностью откажется от прозападного внешнеполитического курса. Несмотря на сенсационный характер, подобные сообщения не могли привести к серьезным сдвигам в российской политике по отношению к Грузии. Они лишь отражали растущее понимание в политических кругах Москвы необходимости каких-то шагов в этом направлении. Реализация же любых мер, нацеленных на возобновление отношений с Грузией, наталкивалась на многие трудноразрешимые вопросы.
Главная проблема состояла в том, что российская сторона категорически отказывалась вести какие-либо дела с президентом М. Саакашвили. При таких подходах ключевой становилась задача поисков «обходных путей». Это, в свою очередь, предполагало, во-первых, определение возможной повестки дня и, во-вторых, поисков партнеров, к которым она может быть обращена.
Можно ли сформулировать новую повестку дня?
Поиски взимоприемлемой для двух стран повестки дня начались уже с поздней осени 2008 года. Считалось, что можно, не обращая внимания на действующую в Тбилиси власть, попытаться изменить в Грузии отношение к России и ее политике, например, путем возобновления традиционных культурных контактов между двумя странами. Эта идея казалась наиболее простой для реализации. Но вскоре выяснилось, что подобный подход не продуктивен. И не только потому, что восстановление культурных контактов в широком объеме оказалось после войны не простым делом. По реакции грузинского общества стало понятно, что возобновление диалога с Грузией без обсуждения острых политических вопросов, и, прежде всего, территориального, едва ли возможно.
В современной истории известны случаи, когда после военного конфликта проигравшая в нем сторона соглашалась признать свои территориальные потери.
Так, после Великой Отечественной войны Финляндия согласилась с потерей ранее принадлежавшей ей части Карельского перешейка и некоторых территорий, вошедших в состав Карело-Финской ССР и Мурманской области Советского Союза. В настоящее время развитие конфликта вокруг бывшего Югославского автономного края Косово идет к тому, что рано или поздно Сербия признает его независимость в обмен на собственные перспективы евроатлантической интеграции. Возможно, Сербии при этом удастся вернуть в свой состав часть Северного Косово, населенного преимущественно сербами.
Однако подобные методы поствоенного урегулирования со всей очевидностью не могут быть применены к разрешению ситуации вокруг Грузии.
Финляндия в годы Второй мировой войны являлась союзником нацистской Германии и в этом качестве оказалась в списке стран, понесших территориальные потери. Подобное решение полностью вписывалось в принятую великими державами стратегию послевоенного территориального урегулирования в Европе и было легитимировано международным сообществом. Большая часть населения Сербии, несмотря на утрату контроля над Косово после бомбардировок ее территории силами НАТО в марте 1999 года, видит будущее своей страны в рамках Североатлантического альянса и Европейского Союза. Эта перспектива представляется более привлекательной, чем не имеющая шансов на успех борьба за восстановление территориальной целостности. Случай Грузии иной. Во-первых, подавляющая часть ее населения не согласна с потерей Абхазии и Южной Осетии. А, во-вторых, по сравнению с Финляндией и Сербией, практически все мировое сообщество по-прежнему признает ее территориальную целостность. Появлявшиеся же время от времени в российской печати суждения о том, будто бы Россия в случае отказа Грузии от прозападного внешнеполитического курса будет готова помочь ей вернуть контроль над бывшими автономиями, также выглядели безосновательными. Это связано не только с неизбежными внутриполитическими и международными репутационными издержками для властей страны, претендующей на статус великой державы, которыми чреват отказ от ранее принятых ими решений. Принимая во внимание значимость черкесского и осетинского фактора для стабильности российского Северного Кавказа, следует признать, что официальная Москва едва ли готова пойти на подобные риски ради перспективы урегулирования двухсторонних своих отношений с Грузией.
Не менее иллюзорными являлись и представления, возникшие на волне улучшения российско-американских отношений в 2010 году. Хотя они и не вышли за пределы мутных слухов, сам факт их появления представляется симптоматичным. Суть подобных слухов сводилась к возможности некоего территориального размена между Россией и Грузией, на который будто бы готова согласиться и администрация Б. Обамы. В обмен на признание Грузией независимости Абхазии Россия будто бы соглашалась вернуть Тбилиси Южную Осетию. На самом деле правительство в Вашингтоне, ни в коей мере не изменившее позиции в отношении территориальной целостности Грузии, дало понять, что у него нет конкретных рецептов того, как это сделать. Подобные признания при желании могут быть интерпретированы и как согласие Вашингтона на замораживание ситуации. Впрочем, с точки зрения консервативных критиков внешней политики президента Б. Обамы, его администрация фактически признала постсоветское пространство сферой привилегированных интересов России. Так, по мнению разделяющего эти оценки Д. Крамера, бывшего заместителя помощника госсекретаря США в администрации Дж. Буша-младшего, нельзя исключать, что ради укрепления сотрудничества с Москвой по некоторым важным направлениям мировой политики, Б. Обама даже может перестать настаивать на необходимости вывода российских войск с территории Грузии и Молдовы (имеются в виду Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье – прим. авт.). И тем не менее вероятность того, что вопрос о территориальной целостности Грузии в обозримой перспективе станет предметом торга в отношениях между Россией и США, многими экспертами и политиками в России расценивается как равная нулю. Об этом заявил и специальный помощник президента США М. Макфолл еще в октябре 2009 года во время визита в Москву, отметив, что «вопрос о границах Грузии – единственное серьезное разногласие между Москвой и Вагшингтоном, и договориться по этому вопросу двум сторонам не удастся».
Кстати, скепсис по поводу возможности такого торга публично высказал и президент М. Саакашвили.
На политику Москвы в отношении Грузии едва ли сможет оказать влияние и намеченная правительством в Тбилиси смена политического курса в отношении Абхазии и Южной Осетии. Москва практически никак не отреагировала на появление в январе 2010 года «Государственной стратегии в отношении окуппированных территорий: вовлечение путем сотрудничества», разработанной министерством реинтеграции Грузии. Судя по всему, в правящих кругах России убеждены, что подобная стратегия не имеет шансов на успех, прежде всего, в виду негативного отношения к любым попыткам вовлечения в орбиту влияния Грузии со стороны правительств Абхазии и Южной Осетии.
Иногда российскими, да и зарубежными экспертами высказывается мнение, будто политика России в отношении Грузии может резко измениться в случае признания как минимум Абхазии глобальными и ведущими региональными державами (США, Евросоюзом, Китаем, Турцией, Ираном). Тогда, мол, Абхазия предпримет попытку ослабить зависимость от России, что вызовет раздражение Москвы, и, как следствие, усилит ее интерес к сближению с Грузией.
Безусловно, нельзя не согласиться с утверждением, что Москва хотела бы в перспективе сохранить за собой статус главного, если не единственного крупного международного партнера Абхазии. Однако на сегодняшний день эта схема выглядит отвлеченной абстракцией, не имеющей ничего общего с реалиями современной политики. Ее уязвимость в том, что никто из упомянутых выше глобальных и региональных держав в обозримой перспективе не рассматривает воможности дипломатического признания независимости Абхазии и Южной Осетии.
Таким образом, анализ ситуации показывает, что в настоящее время перспективы политического диалога между Россией и Грузией пока не просматриваются. Позиции сторон диаметрально различны, а пространство для маневров предельно сужено. Возможности глобальных игроков, прежде всего, США повлиять на конфликтующие страны и побудить их к диалогу, выгядят незначительными.
В этих условиях, учитывая не только тот факт, что Россия и Грузия – соседи, но, что через грузинскую территорию пролегают важнейшие транспортные и транзитные коммуникации в регионе Южного Кавказа, важнейшей темой двухстороних отношений остаётся восстановление экономического и гуманитарного сотрудничества. В российских правящих кругах после негативного опыта 2006-2008 годов пришли к выводу, что попытки использовать экономические и торговые ограничения, эмбарго и т.п. в качестве инструмента политического давления неэффективны в отношении Грузии. Поэтому к перспективам восстановления сотрудничества по экономическим проблемам, представляющим взаимный интерес, в Москве относятся прагматично, но при этом предпочитают не спешить, чтобы ни в коем случае ни у кого ни в Грузии, ни в международном сообществе не сложилось впечатления, что именно Россия по собственной инициативе заинтересована в восстановлении такого сотрудничества. Тем не менее, позитивные шаги время от времени все-таки предпринимаются. Так, еще в январе 2009 года, вопреки негативному отношению абхазской стороны, между российской электроэнергетической компанией «Интер РАО ЕЭС» и властями Грузии было заключено соглашение о совместном управлении Ингури ГЭС и об использовании производимой ею энергии.6 Эксперты не исключают возможности продуктивных контактов между странами и по некоторым вопросам, связанным с энергетическим транзитом через территорию Грузии. Тем более, что после начала диалога между Арменией и Турцией, в российских официальных кругах пошли на убыль опасения того, что Грузия может каким-то образом подорвать доминирование России на путях энергетического транзита из Центральной Азии в Европу. Хотя вопросы восстановления транзитного железнодорожного сообщения через Грузию, периодически возникающие перебои с поставками российского газа в Армению и армянских товаров в РФ, продолжают оставаться весьма серьезными и болезнеными проблемами, препятствующими нормализации двухсторонних торгово-экономических отношений. По-видимому, на каком-то этапе может быть принято решение и о снятии запретов на поставки в Россию традиционных предметов грузинского экспорта – вин и минеральных вод. Впрочем, существует мнение, что если Россия инициирует такой шаг, он вряд ли будет позитивно воспринят в Грузии, поскольку в общественном мнении страны это могут расценить как некое снисхождение со стороны северного соседа, пытающегося таким образом подчеркнуть, что двухсторонние отношения могут иметь только неравноправный характер.
С учетом тесных межличностных контактов, традиционно связывавших граждан России и Грузии, большое значение может иметь восстановление регулярного транспортного сообщения между двумя странами. Хотя переговоры по этой тематике шли долго и трудно, неоднократно прерывались, все же сторонам удалось добиться определенного прогресса. С 1 марта 2010 года заработал пограничный переход «Верхний Ларс». Были достигнуты договоренности и о восстановлении на летний период 2010 года чартерного авиасообщения между Москвой и Тбилиси, которое будет осуществляться авиакомпаниями двух стран Georgian Airways и российской S-7 (бывшая «Сибирь»). По-видимому, поэтапное восстановление экономических и гуманитарных связей, налаживание транспортного сообщения – выглядят на сегодняшний день тем самым небольшим коридором возможностей, на котором реален определенный прогресс в двухсторонних отношениях.
В поисках партнеров
Другой крупный вызов, с которым политика Москвы в отношении Грузии столкнулась в послевоенный период, это проблема поиска партнеров для диалога с Тбилиси. Российское руководство, полностью возложив вину за августовский конфликт на президента М. Саакашвили, исключило его из числа потенциальных партнеров. Судя по всему, в российских правящих кругах в течение какого-то периода после войны полагали, что поражение вызовет неизбежный внутриполитический кризис в Грузии, который заставит М. Саакашвили оставить свой пост. Это создаст новую ситуацию и объективно раздвинет границы для возобновления политического диалога между странами. О том, кто сможет вести этот диалог от имени Грузии в российском руководстве в тот период особенно не задумывались. Однако после апрельского 2009 года противостояния власти и оппозиции в Тбилиси в Москве стали склоняться к выводу, что политический режим в Грузии достаточно устойчив, и команда М. Саакашвили может остаться у власти и после того, как он согласно Конституции оставит в 2013 году президентский пост.
В этих условиях начало плотных контактов между российскими властями и некоторыми лидерами оппозиции (З. Ногаидели, Н. Бурджанадзе, в меньшей степени И. Аласания) приобрели характер долгосрочной политической игры. Судя по всему, за развитием этих контактов не было расчетов на возможность относительно быстрой смены власти в Тбилиси. Задача виделась в том, чтобы через эти контакты продемонстрировать народу Грузии, что только путем восстановления политического диалога с Россией возможно добиться реального улучшения не только двухсторонних связей, но и социально-экономического положения республики. Предполагалось с помощью определенных демонстрационных эффектов (например, открытие «Верхнего Ларса» было подано как реализация обещаний, данных в Москве З. Ногаидели) убедить общественное мнение Грузии, что его надежды на тесный альянс с Западом беспочвенны: Америка далеко и ей сейчас не до грузинских проблем; Европа же поражена экономическим кризисом и не сможет оказать Тбилиси действенную экономическую помощь. Лишь традиционная пророссийская ориентация способна стать гарантией нормального развития Грузии. Однако подобные действия не переломили прозападных ориентаций в общественном мнении Грузии. В то же время, эта неудача, едва ли усилит позиции той части военно-политических кругов, которая была бы заинтересована в скорейшем смещении президента М. Саакашвили. Хотя общее ослабление в результате глобального финансово-экономического кризиса прозападного вектора развития в политике большинства стран, расположенных на постсоветском пространстве, теоретически может подвести некоторых российских политиков к мысли о том, что в новой обстановке М. Саакашвили остается единственным лидером, кто по своим политическим и ценностным установкам «не свой» в данном регионе мира, и это мешает нормализации обстановки на Южном Кавказе. Однако с учетом общей линии на улучшене отношений с Западом, которой в посткризисный период пытается придерживаться Россия, подобные взгляды, скорее всего, окажутся на периферии внешнеполитических воззрений и подходов, исповедуемым ныне правящей элитой России. Ей придется искать новые идеи в долгосрочной ситуации, когда в Тбилиси находится то правительство, с которым они не хотели бы иметь отношений.
Впрочем, довольно распространена и другая точка зрения, согласно которой Москва на самом деле не только не намерена «подтачивать» легитимность режима М. Саакашвили, но более того, объективно заинтересована в его сохранении, поскольку это позволяет России поддерживать перманентную напряженность на Южном Кавказе и всегда быть готовой к новым военным действиям. Тем более, что ощущения возможности нового военного конфликта периодически возникают в обеих странах (при этом, в Грузии они гораздо сильнее; в России, как правило, подобные настроения затрагивает лишь часть оппозиционных кругов). Нельзя исключить, что такие ощущения могут быть распространены и у части российского истеблишмента, но и они не представляют доминирующей линии. У России обостряется ситуация на сопредельном с Грузией Северном Кавказе, где после августовской войны резко усилилась активность вооруженных групп исламских радикалов и фундаменталистов. В этой ситуации еще и делать ставку на усиление конфронтации и напряженности в отношениях с Грузией было бы слишком большим риском. Поэтому, несмотря на неудачу с попыткой изменить отношение к себе на уровне массового сознания и политического класса Грузии, Россия в ближайшие годы, скорее всего, продолжит эти попытки, возможно, пытаясь привлечь в качестве партнеров для переговоров и других, принадлежащих к более молодому поколению политических лидеров, и, вероятно, не только из оппозиции.
* Андрей Рябов - кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Мировая экономика и международные отношения», ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН; заместитель директора, Центр политологических программ, Горбачев-Фонд. Автор публикаций: «Самобытность» вместо модернизации: Парадоксы российской политики в постстабилизационную эру. 2005, книг в соавторстве: «Пути российского посткоммунизма», 2007; «Философия власти», 1993 и др.
* Данная статья подготовлена в рамках так называемого "Стамбульского проекта", поддерживаемого Глобальным партнёрством по предотвращению вооружённых конфликтов (координируется в Гааге, Нидерланды), который ставит целью способствовать встречам независимых российских и грузинских экспертов с целью совместного обсуждения различных аспектов российско-грузинского кризиса и выработки видения путей выхода из него.
Статья Андрея Рябова вошла в книгу "Россия и Грузия: пути выхода из кризиса", изданную по итогам встреч политологов.
Материал предоставлен к публикации Международным центром по конфликтам и переговорам.
В ближайшие дни на сайте будут представлены точки зрения и других авторов, как из Грузии, так и из России.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
