А родился Григорий Спектор в 1926 году в Тбилиси, который тогда еще назывался Тифлисом. Именно в Грузии будущий театральный режиссер сделал первые шаги на дороге Мельпомены.
Sputnik поговорил с Григорием Владимировичем о грузинском театре. Но разговор мы начали с юбилейной постановки в московском Камерном музыкальном театре им. Б.А.Покровского. Спектакль на музыку Игоря Стравинского называется "Похождения повесы". Постановка масштабная, со сложной сценографией и непростыми вокальными партиями. "Похождения…" настолько энергичны, что не верится, что режиссер спектакля разменял десятый десяток.
- Чем дороги для вас "Похождения повесы"? Вы ведь не в первый раз воплощаете их на сцене.
— "Похождения повесы" — это один из шедевров Бориса Покровского. Он поставил спектакль в 1978 году в тесном сотрудничестве с художником Иосифом Сумбаташвили. Сумбаташвили опирался, в свою очередь на гравюры Уильяма Хогарта — английского художника, который выпустил серию изображений "Похождения повесы". Сумбаташвили придумал, чтобы персонажи выходили на сцену из живописных картин.
С самого начала с Борисом Александровичем над этим спектаклем работал и я — его помощником. Оркестром на премьере дирижировал Геннадий Николаевич Рождественский. Спектакль постепенно сошел со сцены примерно в 1984 году. Но ввиду того, что это был один из шедевров Бориса Александровича Покровского, возникла мысль восстановить его в рамках проходящего сейчас в Москве фестиваля Бориса Покровского. Обратились ко мне.
Я с громадной радостью работал над этим спектаклем. Мы сохранили до мельчайших подробностей всю постановку. Но кое-что пришлось все-таки менять — потому что эпоха привносит свои требования. Я, наверное, какую-то большую динамику придал массовым сценам. Новые исполнители внесли индивидуальные черты в образы. В общем, мы очень старались. Наша задача была предельно точно сохранить рисунок спектакля и решение образов Бориса Покровского.
- Но давайте в день Вашего юбилея перенесемся на много лет назад. Расскажите о Грузии вашего детства..
— Грузия моего детства была удивительной страной. Она еще сохраняла все черты патриархального общества. А Тифлис был многонациональным городом. Там было четыре национальных театра. Два грузинских, армянский, русский театр имени Грибоедова, в котором мне довелось работать. Был еще азербайджанский театр, полусамодеятельный.
Я жил в центре города, на Грибоедовской улице. Это улица идет параллельно проспекту Руставели, который в то время назывался Головинским проспектом. Я жил в пяти минутах ходьбы от оперного театра и от театра Руставели. Ходил в Дом пионеров, который помещался во дворце наместника Кавказа Воронцова-Дашкова. Там сперва был Совнарком. Но Совнарком ушел, и помещение отдали детям.
Очень любили мы наши театры, потому что тюзы — и грузинский, и русский — были действительно интересными, сильными. Мало того, они организовали при театрах кружки любителей театра. И мы даже участвовали в некоторых постановках, где требовались дети.
Напротив моего дома был клуб Дзержинского. Я там и боксом занимался, и в библиотеку ходил, и, в конце концов, в драматическую студию. И был у нас еще "кружок азиатских танцев". Мы учили грузинские, армянские, азербайджанские, абхазские, аджарские танцы. Там был и драматический кружок.
В 1937 году, когда отмечали столетие смерти Пушкина, у нас шел детский спектакль "Пушкин в Михайловском". И я играл Пушкина. Я был очень похож!
- Вы были кучерявым?
— Конечно! Я был очень кучеряв! Уже потом, когда я стал студентом ГИТИСа, я пробовался для роли Пушкина в фильме "Глинка". Из девятнадцати претендентов утвердили меня, потому что я единственный был с голубыми глазами. Оказывается, Пушкин тоже был голубоглазым.
- Да вы что!
— Да! Есть такие сведения! Но меня не утвердили на самом верху, потому что Иосиф Виссарионович приказал, чтобы Пушкина играл Алейников.
- В вашей семье были театралы?
— Мужем моей тетки был популярный грузинский композитор Виктор Долидзе. Он возобновлял в то время свою оперу "Кето и Котэ". Я ходил на все репетиции. Мне безумно нравилась эта смесь грузинской национальной мелодики с итальянскими оперными формами. И я горжусь тем, что когда я уже стал профессиональным режиссером, я трижды ставил оперу "Кето и Котэ". В том числе был очень успешный спектакль в оперном театре Куйбышева — ныне Самаре.
У меня глубокие воспоминания о военной поре. Тбилиси был тылом, и благодаря этому к нам эвакуировали выдающихся деятелей искусства: мхатовцев Василия Качалова и Михаила Тарханова, Михаила Климова и Варвару Массалитинову из Малого театра. Приехали туда Ксения Дорлиак с дочерью Ниной, арфистка Ксения Эрдели. А состав солистов-пианистов был просто неправдоподобно сильным! Судите сами: я бывал на концертах Константина Игумнова, Льва Оборина, Самуила Фейнберга, Александра Гольденвейзера. Все они нуждались в заработке и давали много концертов.
В разгар войны в Доме офицеров открыли театр оперетты. Успешно работал театр имени Грибоедова. Это был по труппе один из самых сильных актерских составов в Советском Союзе. Разве я мог тогда думать, что придет время, когда я буду работать в этом театре…
- Вы помните самый первый театр, который посетили?
— Да. Помню. Это был балет "Дон Кихот", в 1932 году. Мне было около шести лет.
- А в какой момент вы поняли, что театр — это ваша судьба?
— Я должен сказать, что я это рано понял. В 1935 году открывался театр Грибоедова. Он еще не имел своего помещения, и они играли в помещении Дома офицеров. Я был там на спектакле, который помню до сих пор. Это спектакль по пьесе "Далекое" Александра Афиногенова. И все! Увлекся навсегда.
- Наиболее яркие фигуры театра тех лет?
— В театре Руставели работали замечательные актеры. Акакий Хорава, Акакий Васадзе, Михаил Геловани — отец моего друга, режиссера Большого театра Георгия Геловани.
К сожалению, когда Михаил Георгиевич стал играть образ вождя народов Сталина, то наступил на горло собственному дарованию, потому что ему ничего, кроме этой роли, не давали. А я помню его спектакли, в которых он играл блестящие комедийные роли. В частности, был замечательный спектакль в театре Руставели под названием "Сулели". Это значит "дурачок". И весь спектакль шел под аплодисменты и смех зала.
Сильнейшая труппа была и в театре Грибоедова. Я хорошо помню, в юбилей Пушкина, там шел спектакль "Моцарт и Сальери", где Сальери играл замечательный актер Анатолий Смиранин (в фильме "Человек-амфибия" он снялся в роли отца Гутьерре). И опять же, я не мог себе представить, что придет время, когда он будет играть одну из главных ролей в моей постановке в Грибоедовском театре.
- В Грузии вашего детства были, как я знаю, не только артисты и музыканты. Были ведь еще и замечательные поэты: Тициан и Галактион Табидзе, Паоло Яшвили. Вы с ними не пересекались?
— Надо сказать, что Тбилиси отличался высоким уровнем художественной интеллигенции. Я, так случилось, бывал в семье поэта Георгия Цагарели. Он был отчимом моего друга. И там часто бывали поэты того времени, очень талантливые люди. Например, Галактион Табидзе, Паоло Яшвили. Еще один Табидзе — Тициан. Так что я еще мальчишкой, буквально забившись в угол, слушал их споры, дискуссии, как они читали стихи.
Уже ребенком я понимал, что произошло очень большое несчастье, когда буквально в несколько дней пропали, ушли из жизни Тициан Табидзе, Паоло Яшвили и с ними еще очень для меня уважаемые люди — главный режиссер театра Руставели Сандро Ахметели и главный дирижер оперы Евгений Микеладзе.
- Вам в 1937 году было 11 лет. Вам было страшно?
— Да как могло не быть страшно, когда, во-первых, в моем классе день за днем мы узнавали, что родители тех или иных учеников репрессированы. Однажды вечером папа с мамой жгли все, что могло показаться подозрительным. Какие-то книги, какие-то бумаги, я не знаю. И в четыре утра мы проснулись от громкого стука. Мы все проснулись, подскочили. Папа с мамой попрощались, и он пошел открывать дверь.
Отец говорит: "Кто там?" Голос из-за двери: "Мориц, откройте!" Папа говорит: "Мориц на третьем этаже". Пронесло. Отец мой поседел в этот момент. Виски стали седыми. Ему было 43 года тогда. Вот такие были деньки. Чудом пронесло. Буквально чудом.
- А что вы делали, когда началась война?
— Я пошел в агитбригаду, выступавшую в госпиталях, посещал драматическую студию, которой руководил известный режиссер Дмитрий Алексидзе. Читал раненым стихи. "Жди меня, и я вернусь. Только очень жди", "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?" Я помню их до сих пор… Играли мы и скетчи, маленькие пьески, антивоенные и антигитлеровские.
Первое стихотворение в своей жизни я написал осенью 1941 года. Написал и показал отцу. И к моему удивлению, он это детское беспомощное стихотворение поместил в стенной газете на своей работе в Министерстве финансов. Это была моя первая публикация в прессе, хотя и в настенной…
- Я слышал, что даже в армии вы не удалялись далеко от театра.
— В 1943 году меня призвали. К тому времени организовывался ансамбль погранвойск Грузии, который, кстати сказать, имел базу буквально напротив моего дома. А я 9 лет учился в музыкальной школе по классу скрипки. Меня и взяли. Но потом пришел новый дирижер, который сказал, что ему нужен чисто джазовый состав. "Мне нужен ударник!" А я мог и ударником, потому что несколько лет играл в джазе. Так что перешел на ударные. Мы ездили по погранотрядам и заставам.
Гастролировали мы и в Персии. В сентябре 41-го года туда вошли советские войска. Мы играли для наших частей в Тавризе, в Исфахане и в Тегеране.
- Родители не возражали против театра?
— Они понимали, что я либо музыкой буду заниматься, либо театром. К тому же в драматической студии мы играли серьезные спектакли. И "Горе от ума", и "Свадьбу Фигаро". Родители мне предоставляли полный карт-бланш. Мать моя Ольга Александровна училась в консерватории. В 1919-1920 даже работала в Киеве аккомпаниатором у Вертинского.
Мы с ним впоследствии встретились в Тбилиси. Когда он приехал, наш ансамбль репетировал на этой же сцене клуба имени Дзержинского. Я оставался на его концерты. Стоял в кулисах, в двух метрах от него. Видел его выразительные жесты, слышал интонации, знаменитую легкую грассировку. Удивительный человек. Был оживлен, много рассказывал.
- И после войны вы решили пойти в артисты?
— Я учился в 9 классе, когда в наш класс поступил сын великого Тарханова — Иван Тарханов. И когда я приехал в Москву поступать в ГИТИС в 1945 году, после демобилизации, мой первый визит был к Тархановым. А Михаил Михайлович был тогда худруком ГИТИСа.
- А вы, когда учились в ГИТИСе, думали, что вернетесь в Тбилиси?
— Да. Сначала я поехал в Тбилиси ставить дипломный спектакль "За горизонтом", и у меня в нем играли два народных артиста. Один — Анатолий Смиранин, а другой — Константин Мюфке, который известен тем, что был первым исполнителем роли Ленина в кино. Причем Крупская считала его самым похожим Лениным. Еще у меня играл один очень хороший актер, который потом к Товстоногову ушел — Павел Луспекаев.
Но когда выпускников распределяли, в комиссию поступила слезная телеграмма из Краснодара, что у них нет ни одного режиссера. Один умер, а другого сняли с работы. Обратились в ГИТИС. А в том 1951 году еще не было выпуска музыкальных режиссеров. Направили меня.
- А сейчас в каком состоянии находится Грибоедовский театр?
— К сожалению, сейчас Грибоедовский театр — в жутком положении. Он теряет зрителя. Русской публики очень мало. Я после большого перерыва в 2014 году был в Тбилиси. И, конечно, пошел в театр. Я не знаю, как они существуют. Чистота русского языка во многом утрачена, к сожалению. Боюсь, что в театре этого даже не замечают.
- А уровень постановок?
— На фестивале русских театров зарубежья я видел постановку Грибоедовского театра по Достоевскому. "Кроткая", если не ошибаюсь. Ставил их главный режиссер. Очень хороший спектакль, два актера. Уровень актеров хороший. А вот что делать со зрителем — я не представляю.
- Давайте что-нибудь пожелаем грузинским читателям?
— Если мы будем читать ваши книги, если вы будете читать наши, то это — самый лучший путь к улаживанию всех конфликтов. Потому что я уверен, что внутренних конфликтов между народами нет. Мы остались теми же, какими были. Мы так же любим вас, ваше искусство. И так же, я думаю, и русская культура, русское искусство — тоже для вас небезразлично. Желаю, чтобы этот год был счастливым, удачным и был бы годом дальнейшего сближения наших народов, наших людей.
- Раскроете секрет долголетия?
— Никакой диеты я не придерживался. Никогда не курил. Не пью водки. Если пью, то немного красного вина. Жизнерадостность, оптимизм. И ни дня без работы.
