Никогда не забуду своих впечатлений от первого знакомства с творчеством фотохудожника Юрия Мечитова. Я медленно двигалась от одной фотографии к другой, поражаясь смысловой наполненности каждой из работ. То были не просто застывшие моменты жизни, как принято говорить о фотографиях, а живые, дышащие почти каждой незначительной деталью эпизоды. Но больше всего меня поразили портреты. Помню отчетливо, остановилась, как вкопанная, перед одним из них, и простояла так, пытаясь постичь магию, с которой художник выхватывает из толпы нужное ему лицо. Герои его снимков — обычные люди, которые ходят по улицам Тбилиси. Но попадая в объектив мастера, они вдруг раскрываются с другой стороны. Всматриваешься в их выразительные лица и понимаешь основную, почти осязаемую мысль художника, которая заключается в том, что каждый из нас – это планета…
Юра Мечитов — фотохудожник, кинематографист и автор нескольких книг. А еще, он очень интересная и колоритная личность, чье формирование пришлось на другую эпоху – советскую. Настоящий тбилисец, как называют Юру в городе, поделился со Sputnik Грузия своими взглядами на то, что принес распад Советского союза, как изменил он реальность и есть ли в природе творческая свобода, в том классическом смысле этого слова, в котором мы привыкли ее понимать.
"Мы из Европы и не выходили"
— Дело в том, что до распада Союза, шла мощная обработка в прессе по поводу того, что Советский союз – это что-то очень страшное. Шла некая демонизация страны. В истории любой страны есть много отрицательных вещей. Но, когда я родился, этих отрицательных сторон было гораздо меньше. Я родился спустя 13 лет после 37-го, в 50-ом. Может быть, моя семья не шиковала, но я получил бесплатное высшее образование, жил, работал. У меня было двое детей, я имел сомнительную работу, за которую получал 92 рубля, и пытался подрабатывать как-то. Жил в общем нелегкой жизнью. Несмотря на то, что идеологически я всегда был левым, эта обработка и на меня подействовала. Вообще, любое событие можно рассматривать только с плохого ракурса. Смотря, как и чем тебя начинят. К слову, российско-грузинские отношения рассматривают только с отрицательной точки зрения. И тут вопрос – неужели между нами всегда было все только плохое. Я всем говорю, что если хорошее и плохое положить на чашу весов, то хорошее перетянет. Но народ пичкают тем, что у нас отняли автокефалию.
- Допустим, нас пичкают. Но почему же мы это съедаем?
— Понимаете, в чем тут дело… Мы живем во время, когда все делается для того, чтобы человек меньше осознавал. Должен быть создан такой пестрый фон, идти много, много информации, целый поток, чтобы ты не успел ее переваривать. Тебе ведь нужно определенное время, чтобы понять, что же происходит вокруг тебя. А у тебя много информации и мало времени. Например, я трачу два-три часа ежедневно, чтобы разобраться в международных событиях и выстроить свое, собственное мнение относительно очень многих фактов. Для этого я вхожу на многие ресурсы, смотрю, сравниваю, анализирую. Знаете, чем отличается умный человек от глупого?
- Собираюсь узнать это от вас.
— Глупые все обобщают, а умные видят во всем различия. Он говорит, что все такие. Пытаешься ему какую-то сложность объяснить, а он вытаскивает шаблоны и кладет. Шаблоны, на самом деле, необходимы. Вот, если вы большой специалист по дорогам, машинам, разбираетесь в них очень хорошо, то когда вы переходите дорогу, вам нужно обобщить машину до уровня ее опасности. То есть этот уровень мышления тоже необходим, но в определенных ситуациях. Особенно избегаю здешней оценки международных событий. Когда я вижу, какие специалисты работают в наших министерствах, мне становится страшно за мою страну. Я болею за мою страну, более того, позиционирую себя как грузинский националист. Знаете, у меня друг живет во Франции, он философ. Вот, он мне всегда говорит, не упоминай слово национал, потому, что там под ним подразумевают фашисты.
- Это тенденция пошла после Второй мировой войны?
— Да, вот когда там пошли либеральные поползновения. А либералы, они, знаете, такие же ненормальные, как коммунисты. Кем были большевики? Людьми, которые думали, что они уже поняли истину. И ради нее они теперь могут убить кого угодно. Так и либералы, и их воззрения так же смешны, как и губительны. Более того, они суицидальны. И смешно то, что мы идем в Европу. Я считаю, что мы из Европы и не выходили. Нас туда ввела Россия в XIX веке. Тбилиси называли маленьким Парижем. Ментально мы были бы ближе к Европе, даже если бы Россия нас туда не завела. Ведь, говорят, при царице Тамар смертная казнь была отменена, правда, я мало верю тем фактам, о которых сегодня говорят. История — такой оболганный предмет, и не только у нас, вообще. Но, предположим, что так все же было. И потом, чтобы уж точно быть в Европе, нужно иметь такую же зарплату, пенсию, писсуары. У Александра Сергеевича есть хорошие строки: "Тьмы низких истин нам дороже… Нас возвышающий обман".
- В одном из своих интервью вы говорили о том, что определить, кого в вас больше, вам сложно – грузина, армянина или русского.
— Человек — существо сложное. Ему свойственно причислять себя к коллективу. Люди боятся быть индивидуальностями.
- А почему боятся?
— А потому, что быть самостоятельным сложно. Надо противостоять тому же национальному коллективу, который ведет себя не совсем хорошо. Если ты ведешь себя так же, как коллективное общество, ты не индивидуальность. Потому что индивидуальность означает, что, не отрекаясь от своих национальных корней, ты остаешься личностью. Это означает, что ты можешь противостоять чему-то такому, что ты считаешь неправильным, нехорошим. У нас в истории были такие: Мераб Мамардашвили, который не подчинялся коллективному безумию и поплатился за это жизнью, Илья Чавчавадзе, которого пулей остановили. Так что это не так легко, как может показаться. Это мало кому сегодня удается.
Есть такие понятия, как десуверенизация и деиндивидуализация. Мы живем в страшное и трагическое время. Дело не только в развале Советского союза, а в том, что мир совершенно поменялся. Мы, по-моему, идем в новое средневековье. Между прочим, и Первая, и Вторая мировые войны пришли из просвещенной Европы, в которую мы так стремимся. Она же породила фашизм. Даже коммунизм, о котором говорят так много плохого, европейского происхождения.
- Знания аккумулируются, но никак не действуют на нравственный императив?
— А что знания без морали? Ничто! Знания без морали превратили два японских города в пепелища. Я имею в виду Хиросиму и Нагасаки. После этого летчики пили шампанское и говорили, что поступили они очень хорошо. Есть сегодня люди, которые объясняют события тем, что то была военная необходимость.
Искусство – это преодоление самого себя
- Когда вам свободнее творилось?
— Как показала жизнь, все, что было сотворено хорошего, было сотворено во время, которое сегодня называют чуть ли не рабским. Мы сегодня живем в постмодернизме. Когда много чего сделано и наговорено, вы думаете, новая музыка пишется? Нет, ее берут, делают ремейки и так далее. У нас изменились параметры, мы стали потребителями. Дело в том, что искусство – очень странная вещь. Искусство – это преодоление самого себя, обстоятельств, попытки что-то сказать…
- Вы хотите сказать, что не будь запретов и колонии строгого режима, не было бы Параджанова?
— Конечно. Он не был бы тем Параджановым, каким мы его знаем. Сергей творил бы и на западе и там тоже был бы бунтарем. Ведь и на западе есть масса вещей, которые мешают художнику. Вы думаете, там художников на руках носят? Это же смешно, елки-палки! Надо понимать, что не все так просто. Пазолини на этом благословенном западе убили, а он кстати был очень близок Параджанову. Он ходил на его "Царя Эдипа" в кинотеатр столько раз, сколько его показывали, то есть 17 раз.
Свободы творчества вообще нет, в том смысле, в каком мы привыкли об этом думать. Потому, что художник иногда переступает позиции власть имущих. И вообще, нет никакой демократии, кроме каких-то северных стран, где она присутствует потому, что они сами по себе такие. Демократия, которая в Норвегии, несравнима с демократией, которая в Италии. Есть нации и народы, которые никогда не примут те фальшивые формы демократии, которые мы тут утвердили. Демократия предполагает, что умный и абсолютный идиот, имеют равные шансы. Нет справедливости, но либералы говорят, что, хоть демократия и худшая форма правления, но остальные еще хуже. Те наши политики, которые молятся на цивилизованные государства, по-моему, вообще не понимают, что такое цивилизованный мир. Мы находимся в плохой компании. Я имею в виду наш внешнеполитический курс.
- А разве у нас есть альтернатива?
— Ласковый телок двух маток сосет.
- Грузия выбрала прозападный путь развития. Тут ведь, как в браке, любовь втроем не получается.
— Ну, почему же, очень часто, получается (смеется — прим. автора). Грузия должна была стать дипломатическим центром Кавказа. А это предполагает, что ты умеешь ладить со всеми, не называя одного врагом, а другого — стратегическим партнером. Но у нас нет дипломатической школы. И потом, есть и другой важный момент, у нас вся элита куплена. Есть псевдоэксперты. Прошлый раз попалась на глаза статья знакомого эксперта, я прочитал, думаю, ведь, знаю же человека, почему же он превратился в такого идиота, что за чушь он несет. Просто ему нужно денежку отработать, у него банковские долги, сварливая жена, новый гарнитур, ну и так далее. Мне все это понятно, но ведь есть же глобальные приоритеты, и их нельзя приносить в жертву чьим-то там интересам.
- Что вы подразумеваете под глобальными ценностями?
— Глобальные ценности – это вкус свежевыпеченного хлеба, улыбка ребенка, его удивленные глаза. И когда ты за постами, местами и купюрами всего этого не видишь, это плохо. Чтобы все это понимать, наверное, нужно достичь определенного возраста. Нельзя допускать молодежь к руководству страной, пока у нее пассионарные взрывы и гормональные экспансии. Человечество продвинулось вперед, потому что оно создавало нечто новое, не отвергая старого. Ведь никто не отторг телегу, изобретя машину, она с телеги-то и пошла. У нее уже рессоры были, поворотное устройство было.
- О чем вы жалеете больше всего?
— Жалею, что не смог создать свой мир, мастерскую. Я портретист, я должен с человеком общаться. Я учу своих подопечных тому, что съемка портрета — это 9/10 человеческое общение и только 1/10 технические манипуляции, как в деле любви. А вообще, не жалеть надо, а действовать. Я думаю, лет пять активной деятельности можно себе добавить.
- Что бы вы перенесли из советской действительности в эту, сегодняшнюю?
— Уверенность в завтрашнем дне. Когда приближалось лето, люди начинали думать о том, куда же ехать отдыхать. Теперь никто об этом не думает. Десять процентов из нас неплохо живет, но в целом, я считаю, что Грузия — страна тотальной нищеты.
- Юрий Мечитов является для многих олицетворением настоящего тбилисца.
— Да, меня называют так, видно, реликт такой, динозавр.
- Насколько изменился Тбилиси, который породил Параджанова?
— Сегодняшний Тбилиси не мог бы породить Параджанова. Был тбилисский двор, в котором было много неудобств, а потом появились бетонные джунгли. Но от этого никуда не денешься, город ведь растет, ширится, все мегаполисы такие. Вот, Москва в этом смысле ведь жуткий город. Хотя люди устраиваются, создают некий микромир. У меня друг живет в Нью-Йорке. Он два часа едет на работу и еще столько же оттуда. И вот он в дороге читает, заходит в интернет, рисует. Он продолжает жить, устраивает свою среду. Вот я иногда хожу по городу, и мне кажется, что это чужой, не мой город. Если мне сегодня предложат большие деньги и попросят снять какую-то поэтическую книгу о Тбилиси, я, наверное, не смогу. Это другой Тбилиси. Когда я родился, старшее поколение тоже говорило, что Тбилиси уже не тот. Я никогда не забуду вкус сосисок, бабушка моя жила на Песках (нынешний район Рике — прим. автора), и кузни, которая во дворе была, и буржуйки домашние…
