Саксофоны нашептывали роялю и контрабасу о чем-то сокровенном, а те делились в ответ своими переживаниями. Гитара расширяла пространство лирического восприятия обновленного мира. Музыканты, они же философы, стройные и худые, как обычные двадцатилетние юноши, немногословные и даровитые, и в самом-то деле философы, использующие звуки и созвучия вместо слов, создавали атмосферу созерцательной сосредоточенности и покоя. Они играли не "фьюжн" или "фанки", а музыку эпохи Майлса Дэвиса, Бена Шортера и Билла Эванса, и было не вполне ясно, как и когда эти дети эпохи "рэпа" успели проникнуться романтической сутью времен, когда джаз выходил на пик своих феерических достижений.
Становилось и легко, и приятно, и всем стало от этого лучше, чем вчера или два часа назад. В частности, и от мысли, что твоему городу доступны различные проявления, связанные не только с разного рода парадоксами, но и с удивительными сюрпризами. Если бы эта музыка исполнялась не в кафе, а на сцене концертного зала, она воспринималась бы иначе. В ней появились бы нотки некоей "официальности" события. Но она звучала в обычном и небольшом помещении, для посетителей – случайных и постоянных. И это создавало камерную атмосферу общего душевного порядка – для всех сразу и для каждого в отдельности. Возникло очень верное впечатление, что исполнители и слушатели жили в эти счастливые минуты друг для друга. Так оно и было – по сути. Вспомнилось, именно в те минуты, утверждение Джона Колтрейна, что "джаз обращается напрямую к душе, а значит способен излечить наш продажный, сбившийся с пути, мир".
На стене "почему-то" висела швейная машинка "Зингер", рядом – столь же архаично милый и уместный старинный бас-саксофон. Одурманенных винными парами не было. Мы словно оказались в небольшом царстве хороших людей. Их благопристойность была тихой и ненавязчиво укромной.
Просто случилось так, что в этот, как нельзя более удачный, день мы заглянули в небольшой музыкальный дом под уютной крышей, где раскрепощенность (не путать с развязностью) удивительным образом сочетается с той эмоциональной наполненностью, которая дарит острое ощущение новизны и значимости происходящего. Через несколько минут мы поняли, что город находится в прекрасном расположении духа, особенно в вечерние часы.
Еще лучше осознали это, когда пианист, не достигший совершеннолетия, и его более старшие, но тоже очень молодые, партнеры, оказались чудесными импровизаторами. И уж тем более, когда волнующую игру воображения, заполнившую пространство над Курой, они направляли в одной ансамблевой упряжке с симпатичным и в меру серьезным человеком – ректором консерватории, первым в Грузии на такой должности, предпочитающим в иные вечера в камерной обстановке играть блюзы и баллады, обретающие в столь удивительные минуты особый дух и смысл. Прошу любить и жаловать: зовут его Резо Кикнадзе.
Старенькое пианино скорее обогащало атмосферу кафе. Оно было изготовлено еще в ту эпоху, когда джаз выходил на пик своих лучших достижений, поражая именами Диззи Гиллеспи и Бада Пауэлла, Чарли Паркера и Макса Роуча, Билла Эванса и Джона Колтрейна. Было это когда? В начале 50-х годов предыдущего столетия.
Так вот, это пианино – инструмент не самый обычный. Он снабжен электронным вибратором, подчеркивающим акустические возможности этого свидетеля старины. Придумал эту симпатичную уловку с небольшой установкой Арчил Ахвледиани, основатель и радетель кафе. Какое-то время он жил и работал в Москве, а затем вернулся с мыслью о заведении, которое привлечет людей не искусственной и излишне броской обстановкой, а уютом, покоем и полноценным джазовым бытием. В местном джазовом мире он человек, что называется, свой, сам и пригласил Резо Кикнадзе, а тот подобрал исполнителей. В неделю раз кафе радует еще и небольшими перформансами в виде театрализированных постановок и разного рода увеселительных шоу. Арчил к тому же – выходец из музыкальной семьи, мама – Нана Авалишвили, пианистка. Доволен тем, что у его кафе, или – клуба (здесь и то, и другое), существующего в новом профильном виде с апреля этого года, есть немало постоянных посетителей.
Это зримо свидетельствует о том, что люди чувствуют себя вполне комфортно. Да и меню – изысканное, сочетающее грузинские блюда и напитки с европейским ассортиментом в виде разного рода искусно приготовленных десертных изысков. Впрочем, это прекрасное дополнение комфорта, пусть оно и делает честь здешней кухне и хозяевам, – все же уходит с переднего плана, когда слушаешь превосходно информированных о сути джаза парней. О сути – значит, об истории, о стиле, эпохах. Об устремленности к мелодизму в его самых зигзагообразных версиях и преломлениях. В том виде, в каком они углубляют чувственность музыки и помогают слушателям и самим себе с помощью естественных осознаний находить новое, полное раздумий настроение. И, конечно, удивляться. Это очень, и тем более, важно. Благодаря удивлению, как известно, не только начинается, но и продолжается познание нашего мира.
Ансамбль в кафе, о котором мы завели речь, настолько профессионально чувствует фактуру джаза в ее разнородном синтетическом укладе, что он, воспроизводя джазовую музыку с ее традиционными особенностями, при этом примеряет на ее остов и музыку "тревожных дней". Делает это с чувством меры и такта, не перегружая, не донимая и не терзая слушателя. Напротив, предлагая ее в предельно деликатном и самобытном виде. Сочетая романтическую грусть и порыв вдохновения с тревожными ощущениями, характерными для своего времени.
Интересно, что ректор Кикнадзе, совмещая работу в консерватории, где существует и джазовое отделение, с вечерними выступлениями, поистине стимулирует младших коллег на творческие "дерзости". Некоторые из них прошли стены музыкального вуза, познавая гармонические тайны и тонкости, технику игры, вникая в природу этого искусства. Изучая джаз на высоких образцах, но никого не повторяя и не копируя. Повторяя, ничего не сыграешь. Интуиция и познание закономерностей наряду с обострением наития – основные пути к оптимальному самовыражению. Резо Кикнадзе, и сам достаточно молодой, демонстрирует, в свою очередь, прочность возрастного сплава – независимо от разницы в годах, которую джаз не признает, как и в тех случаях, когда позитивный результат определяется творческим взаимопониманием.
Когда твои партнеры не нуждаются в особых напоминаниях, и прочно, на свое усмотрение, как и на усмотрение заведенной в этом деле логики, выстраивают композиции, ты словно и сам постоянно находишься в процессе обучения. А композиции – бездонная сокровищница джазовой мудрости. У каждой из них может быть столько версий, сколько и исполнителей. Такова природа бесконечности джаза. Никто не вправе говорить, что это он уже слышал. Фокус состоит в том, чтобы сыграть ту же известную десятилетиями композицию, но с другим звуком, иной импровизационной канвой, больше доверяя собственному вкусу, знаниям и настроению – причем, не в меньшей степени, чем доверяешь технике извлечения звука или занятиям по гармонии. И тогда "вещь" оживает и трепещет, получая новую жизнь, иное свечение и обновленное эмоциональное состояние.
Стало очевидно, что талантливые парни из ансамбля Кикнадзе прошли отличную школу. Они знают эту музыку и чувствуют ее очень глубоко и свежо. Но естественным образом возникает вопрос: как они ее усвоили настолько, что уже сейчас проникают во все поры этого затаившегося минерала, требующего длительного поиска и добычи, скрупулезной работы на долгие годы? Понятно, что учились и учатся, притом есть постоянная практика, игра в ансамблях, есть прослушивание музыки дома. Ясно, что впитывают соки из прежних старых живительных источников в виде грампластинок или видео-концертов.
По крайней мере, альт-саксофонист с новаторским мышлением Лаша Сакварелидзе (24 года), не говоря о 17-летнем пианисте Луке Топурия, тоже вроде бы не должны играть так здорово – с учетом возраста. Ибо джаз, особенно ансамблевый, требует некоторого стажа и опыта. И вроде рано, но… Их соло состоят из отголосков главной темы и собственных вариаций. Прогулки по грифу гитариста Ники Габадзе (26 лет) передают то воспоминания о дне вчерашнем, то воссоздают картины о не доведенных до логического завершения любовных отношений, то воспевают извилистые эмоциональные состояния, то с тихим восхищением говорят о скромности и незаурядности человека. Пианист, скажем откровенно, даже переходит иной раз за черту возможного в столь молодые годы. Не потому, что технически интересен, а в силу проникновения в самую суть этого искусства. Здесь можно вести речь об общей серьезности мышления и работы над собой. Его стиль, понятно, еще не определился, он и сам это знает. Все это зависит не только от него, но и от обстоятельств, процесса обучения и партнеров. Ему близки и понятны, к примеру, Билл Эванс, Херби Хенкок, Брейд Мелдоу, Чик Кориа.
Впрочем, все они изучают тонкости игры джазовых звезд, вникая, наблюдая, ну и отчасти заимствуя, как это принято повсюду. У всех – свои образцы для подражания в самом полезном смысле этого понятия. Контрабасист Миша Джапаридзе, который учился в консерватории, точно следует ладовой системе с ее обязательными канонами. При этом свободно владеет возможностями орнаментальной окраски общего звукопорядка, и может считать себя прилежным учеником Крисчена Макбрайда, которого он упомянул в беседе с нами.
Другой бывший студент, гитарист Ника Габадзе, судя по тяготению к интимному звуку и созерцательному покою, выглядит приверженцем стиля Джимма Холла. И все сохраняют при этом свое лицо. В отличительной манере действует барабанщик, кстати, преподающий в музыкальном вузе, – Ираклий Лоладзе, который играет без внешних эффектов, но уместно выдает ритмически точные акценты и необходимые рисунки в каждом случае, включая переход музыки из одного состояние в другое. Да и вокал Хатуны Коридзе звучит с подкупающим обаянием, посильно воссоздавая атмосферу тех лет, когда блистала Билли Холидей или блистает ныне здравствующая Дайан Ривз. Преувеличения нам можно простить, но и понять можно.
Самое важное то, что такое качество инструментального исполнения вызывает доверие и уважение слушателя. Оно воспитывает его, настраивая на волну самоанализа, а для музыкантов это еще и бесценный способ проверить результат по реакции аудитории. Играть же приходится композиции авторов, серьезнее которых просто трудно придумать. Это, скажем, и Джон Колтрейн, и Чарли Паркер, и Билл Эванс, и Уэйн Шортер…
Мы пригласили Резо Кикнадзе, музыканта замечательного в той же степени, как и руководителя вуза, для беседы к нашему столику в перерыве, когда музыканты отдыхали. Влияет ли на партнеров ректор консерватории?
"Скорее они влияют на меня, чем я на них, — ответил Кикнадзе.- В целом же мы все непременно зависим друг от друга. Таково свойство ансамблевой игры с ее сольными обязательствами".
Между прочим, секстет Кикнадзе в третий вечер недавнего 19-го международного фестиваля джаза сыграл в филармоническом "Ивент-холле". Это был настоящий джазовый вечер на фоне не самого, заметим, джазового, по своей программе, духу и содержанию, форума.
"Джаз должен звучать в повседневной жизни – на улицах городов, в домах, в кафе, при возможности повсюду и особенно в вечерние часы", — убежден Кикнадзе. По его мнению, ограничиваться только большой сценой и ежегодными фестивалями не следует. Такая музыка, уверен он, заслуживает постоянного существования и распространения. Мы же попробуем подметить, что та реальность, которая может вызвать чувство удовлетворения, в Тбилиси наконец-то настала.
Музыканты в том же составе играют не только в одном этом кафе, но и в определенные дни на сцене "театра движения" в парке Муштаид, в разных джазовых кафе и клубах, причем составы варьируются. К примеру, это относится и к трио, а это Лука Топурия, Михаил Джапаридзе и Даниэль Адикашвили (ударные). Отрадно было узнать, что этот ансамбль месяц назад, в октябре, получил премию (вторую) имени Зураба Жвания "Открытие года", учрежденную ранее и присуждаемую молодым исполнителям за творческие достижения. Первую премию получила виолончелистка Лизи Рамишвили, внучка известного, ныне покойного, композитора и поэта Отара Рамишвили. Этот музыкальный "клан", в отличие от кланов иных, успешно работает в интересах грузинского музыкального искусства. Тот же Топурия, а это ученик самой обычной средней школы, окончивший музыкальную семилетку, учится частным образом у сына Отара Рамишвили – Зураба, преподающего в консерватории. Того самого, который воспитал Беку Гочиашвили, а последний оказался затем в Джульярдской музыкальной школе Нью-Йорка. В этой американской школе учится сегодня еще один молодой пианист из Тбилиси – Папуна Шарикадзе, не столь давно также игравший в секстете Резо Кикнадзе.
Скажем также, что именно джазовым музыкантам, независимо от того или иного направления, порождавшего оригинальные концепции и столь же неповторимые произведения, была дарована способность вызывать смену настроений и взрыв изумления. Смысл джазовой музыки всегда состоял именно в новизне и обновлении эмоций. И этот феномен был очевидным во все годы. И так по сей день. Хотя дает и некоторые перебои, вызывающие сожаление.
Времена дивной гармонии с ласкающими слух мелодией и ладами, есть такое ощущение, уступают нынешним временам, когда порой доминируют уже простейшие гармонические структуры и порой примитивные формы, используемые больше для слишком субъективных представлений, люмпенских вкусов, для сетований и жалоб, но и они, вероятно, имеют право на существование. Ибо принцип естественного отбора продолжает работать, и каждый слушает то, что ему ближе и понятней. Но мастера "хип-хопа" и шлягерной песни – это однозначно не джаз. И эстетика тут совершенно иная, если это слово вообще применимо к ним в полной мере. А вот парни Резо Кикнадзе сыграли на фестивале именно то, чего жаждали слушатели. Разумеется, их, этих парней с Колтрейном и Эвансом в сердце, пора почаще выпускать на большую сцену, а не доверяться именам, которые могут порой ввести в заблуждение.
Джаз, как известно, музыка, которой противопоказана статичность и обездвиженность, музыка, живущая за счет постоянства в движении и творческого самообновления, прямо влияет на чистоту помыслов, воспитывая интеллект и сердца.
Джаз всегда звучал во имя радости и преодоления растерянности перед испытаниями судьбы. Эта музыка обостряет рецепторы и даже определяет нередко наши намерения, привносит в жизнь надежду на лучшее будущее и просто позитивно влияет на само содержание жизни. Лучшее тому свидетельство – вечер в кафе. К счастью, подобных мест в городе, как подсказывают впечатления, становится все больше.
