Есть в нашем почтенном городе здание, которое шибко любит игры с переодеваниями. Не подметить сей примечательный факт трудно, потому как красуется оно на самом видном месте, в сердце города — на Пушкинской улице. В своих облачениях в зеленые костюмы оно непоследовательно и даже, можно сказать, нелепо. Зимой, когда по всем законам природы велено утепляться и кутаться, оно раздевается, а вот летом, когда до страсти хочется избавиться от лишних облачений, оно одевается в зеленую листву. Отгораживается от любопытных взглядов, стыдливо пряча за строгими нарядами бурное прошлое. А оно у него со дня рождения было наполнено интересными событиями и нешуточными страстями. Были в его жизни и большие деньги, и царский почет, и семинаристское смирение, и даже громкое убийство. Покой этот господин обрел лишь после получения им статуса музея искусств имени Шалвы Амиранашвили, в 1952 году. Его залы наполнились ценными экспонатами истории и приглушенными голосами визитеров.
Отныне, если двери этого дворца и штурмуют, то ночью. Происходит это раз в год, в ночь музеев. Посетители выстраиваются в длиннющую очередь, чтобы попасть в музей и увидеть редчайшие экземпляры из золотого фонда, образцы изобразительного искусства и просто пройтись по коридорам здания, которое еще помнит шаги известных истории людей. Тут только дай волю воображению и в любом из выставочных залов столкнешься с кем-нибудь из его временных обитателей. Например, с самым известным в Грузии предпринимателем и меценатом Яковом Зубалашвили, российским императором Николаем I или же с вождем народов Иосифом Джугашвили…
Дом, который построил Зубалашвили
На встречу с прошлым лучше всего отправляться в сопровождении тех, кто неплохо ориентируется в нем. В нашем случае таким авторитетным лицом является искусствовед, бывший директор музея Гия Марсагишвили. Лучше него вам никто не расскажет об истории здания, выдали мне сотрудники музея. И я стала ждать окна в плотном графике специалиста. Прошел день, два, три, наступил конец недели.
— Вы уж извините меня за все отсрочки, — смущенно говорит Марсагишвили, встречая в фойе музея. Мы проходим пару шагов, сворачиваем налево и попадаем длинный коридор, по обеим сторонам которого множественные кабинеты — маленькие, обыденные и по виду казенные. Бывшие номера гостиниц? Или кабинеты исполкома? Или, может быть, жилые помещения для семинаристов?
— История рождения этого яркого образца позднего классицизма берет начало с первой половины XIX века, с момента, когда один из многочисленной династии предпринимателей-меценатов решил построить на этом месте дом, — прерывает мои размышления Гия.
Фамилия предпринимателей Зубалашвили в Грузии известна почти каждому. Благ, принесенных стране представителями этой фамилии, так много, что кажется, возьмись за их пересчет — обязательно что-то да упустишь. Более того, своими добрыми деяниями они известны далеко за пределами Грузии. Взять хотя бы тот факт, что в Лувре есть целый именной зал Зубалашвили! В 1941 году Яков Зубалашвили, эмигрировавший во Францию, передал всю свою богатейшую коллекцию картин парижскому музею. Правда, сам умер в забвении и нищете. Здание, по которому мы совершаем экскурс, принадлежало его деду Якову Зубалашвили.
Между тем, мы добираемся до кабинета искусствоведа, удобно устраиваемся и продолжаем разговор.
"Расписать проект будущей гостиницы предложили швейцарскому архитектору итальянского происхождения Джузеппе Бернардацци. Строительство началось в 1830 году. Зубаловский дом получился таким красивым и роскошным, что в нем, по слухам, в 1837 году даже устроили торжественный прием государю Николаю Первому. Он оказался первым из российских правителей, ступившим на грузинскую землю. В Грузии Николай гостил недолго. Но за этот срок государь успел разжаловать за злоупотребление должностным положением флигель-адъютанта, командира Эриванского карабинерного полка полковника князя Александра Дадиани и корпусного командира барона Григория Розена, последнего — за неумение обеспечить порядок. Произведя ревизию южно-кавказских подступов империи, царь направился домой. А Тифлис вернулся к своим будням".
Через год Яков Зубалашвили решает продать гостиницу. Продажа здания интересным образом совпадает с открытием Яковом первого в Грузии сахарного завода и началом водочного производства. Не уступи Зубалашвили экзархату здание за символическую цену, можно было высказывать предположение о том, что предпринимателя продать здание вынудила материальная нужда. Так с 1840 года в этом здесь поселяется духовная семинария.
Тифлисская семинария — рассадник бунтарей
— Жесткая дисциплина, строгий устав и суровые правила – вот что отличало тогдашнюю семинарию, перегибы в системе и привели к трагической истории, — рассказывает Гия.
Семинаристам разрешалось читать сугубо ту литературу, которую можно было найти в семинаристской библиотеке. Запрещалось курить, выходить за ограду семинарии, посещать спектакли, особенно на грузинском языке. Да что там театры, запрещалось даже между собой говорить на грузинском языке! Ну как тут, спрашивается, не появиться бунтарским настроениям?! Все эти ужесточения семинаристского бытия появились в 1884 году вместе с назначением на должность ректора Павла Чудецкого.
В семинарии в то время учился сын священника Якова Лагиашвили Иосиф. Мальчик рано осиротел и рос на попечении бабушки. Иосиф окончил Горийское духовное училище и поступил в Тифлисскую семинарию. Рос он скромным и тихим мальчиком. Учился хорошо, вел себя прилежно, угнетало его лишь чувство несправедливости, имевшее место в заведении. Свои переживания Иосиф записывал в дневник. В один из обысков, регулярно проводившихся в семинарии, дневник Лагиашвили пропал и обнаружился на столе ректора. Стоит ли говорить, во что ему обошлись бумажные излияния. Хозяина дневника исключили из училища и лишили мизерного жалованья. Лагиашвили много раз пытался восстановиться, упрашивал ректора, объясняя свое бедственное положение. Но ректор был непреклонен.
Иосиф, в очередной раз, в полном отчаянии обратился за помощью к Чудецкому. Но получил в ответ всегдашнюю порцию холодного равнодушия и презрения. И тут Лагиашвили достает из-за пазухи кинжал и вонзает его в ректора. Уже раненый Чудецкий пытается спастись бегством, но тщетно, рана оказывается смертельной. По одной версии, Чудецкий был убит в здании семинарии, по другой, в нескольких шагах от памятника Пушкину. Семинариста осудили и сослали в ссылку, на остров Сахалин. Спустя несколько лет Иосиф совершил побег, добравшись сначала до Японии, а потом и до Америки.
Непримечательный семинарист — Иосиф Джугашвили
История этого здания прочно связана и с именем другого Иосифа. Лет через десять после произошедших событий, в 1894-м, в духовную семинарию поступил Иосиф Виссарионович Джугашвили. Сведения о том, как учился Иосиф Джугашвили, разнятся. Одни биографы утверждают, что будущий вождь народов был прилежным учеником и по успеваемости имел только высокие баллы. Другие склоняются к тому, что Джугашвили с самого же начала оценил всю косность и деспотичность системы и, забросив учебу, объявил ей войну.
Но истина кроется, скорее всего, где-то посередине. В духовную семинарию Сосо, как его звала мать Екатерина (Кеке) Геладзе, поступил в возрасте 15 лет. Говорят, то было решение матери, которая видела в сыне будущего священника. Хотел ли сам Иосиф такой карьеры, история умалчивает. Некоторые из его мемуаристов пишут о том, что бытующие в семинарии суровые порядки и сделали из будущего отца народов атеиста. Ведь исполнял же он поначалу церковные песнопения с удовольствием. А вот впоследствии пропускал церковные службы все чаще. Церковь помещалась на втором этаже, там, где сейчас размещена экспозиция.
За обучение в заведении нужно было платить, денег же у стесненной в средствах семьи Джугашвили не было. Вместе с прошением о вступительном экзамене Иосиф Джугашвии подал ректору прошение о зачислении его на казенное отделение и был принят. Можно предположить, что ему оказывали протекцию из Горийского духовного училища, которое он окончил. Однако вряд ли в духовной семинарии содержали бы ученика, который отлынивал от учебы и систематически нарушал внутренний устав. Посему, возможно, успеваемость Джугашвили и скатилась за время учебы, но определенно не сразу после поступления. И провинности будущего революционера тоже носили характер подростковых шалостей.
"Я из семьи репрессированных, — говорит Марсагишвили, когда речь заходит о периоде учебы в этом здании Сталина. — Репрессии в отношении нашей семьи начались с 24-го года и продолжались до 37-го. Мой дед с материнской стороны был по национальности грек и родился во Франции, в Марселе. Дедушка получил образование во Франции, владел несколькими языками, а этого было достаточно для того, чтобы объявить его врагом народа. В первый раз в 1924 году его репрессировали, а потом им дали дом в Люксембурге, в сегодняшнем Болниси.
— Вы когда-нибудь играли в теннис, — спрашивает меня неожиданно Гия. — Так вот, Ян Гомер – основоположник грузинского тенниса — был братом моего дедушки. Он также попал в жернова этой системы, его арестовали, пытали, переселили. А моего дедушку все же расстреляли в 37-м. Бабушку переселили в Среднюю Азию, а маму спасло то, что она уже была замужем за моим отцом. В принципе, это не имеет уже особенного отношения к предмету нашего разговора, — задумчиво подытоживает Гия.
— По-моему, все имеет значение, — возражаю я. — Вы проработали много лет в здании, где учился человек, который создал систему, в результате которой пострадала ваша семья. Крутые виражи бывают в жизни.
— Если бы не было Сталина, который смог оказать сопротивление такому злу, как Гитлер, мы с вами вот так сейчас не сидели бы и не беседовали, — продолжает Гия. — Сталин был талантливым человеком. Он мог стать поэтом, а стал тем, кем стал. Учась в этих стенах, он одновременно писал стихи. Его первое лирическое произведение было напечатано в газете "Иверия", которую издавала группа грузинских интеллигентов во главе с грузинским писателем и общественным деятелем Ильей Чавчавадзе. Джугашвили был удивительной фигурой. Его тяга к знаниям была неистребимой. Он просто-таки проглатывал книги. Однокурсником Сталина был Геронтий Кикодзе. И вот уже спустя много лет, когда Джугашвили стал Сталиным и был у власти, он осведомился о том, чем сегодня занимается Геронтий. И ему ответили – переводами. На это Сталин, подумав, сказал, значит, он недоволен сегодняшним строем, раз не пишет, а переводит. Он блестяще разбирался в людях и был очень хорошим психологом.
О том, по какой причине Иосиф Джугашвили так и не окончил семинарию, существует несколько версий. По одной из них, у него не было денег продолжать обучение, а экзархат более не оплачивал ему обучение. По другой, он не сдал экзамен и был за это отчислен. Есть и другое предположение, тиражируемое его биографами, в нем говорилось, что Джугашвили был исключен за революционную деятельность. К моменту его ухода из семинарии он и в самом деле состоял в нескольких кружках, времени на учебу у него оставалось все меньше. Скорее всего, семинарию он покинул по нескольким причинам. Так завершается один из самых важных этапов в жизни будущего правителя страны советов. Периода, который сыграл значительную роль в формировании характера и образа мышления этого неординарного человека.
Руины прошлого и настоящее
Новый этап наступает и в жизни здания. Еще в 70-х годах XIX столетия в Грузию приезжает из России комиссия, которая, осмотрев семинарию, постановляет найти другое, соответствующее место, и построить на нем новое здание для семинарии. Объяснялось это тем, что учебное заведение находилось в самом центре города. Его шумная и красочная жизнь таила в себе множество соблазнов для неокрепших умов. Строить духовную семинарию решили на окраине, на территории современного района Ваке.
На Цхнетской улице, впоследствии Чавчавадзе, было тогда только одно учебное заведение – дворянская гимназия (ныне ТГУ). После окончания строительства здания духовной семинарии их становилось два. Построенный по проекту архитектора Александра Станиславовича Рогойского комплекс православной семинарии открылся в 1912 году. Первоначально тут была семинария, храм Андрея Первозванного и лазарет. Здание прослужило семинаристам недолго. После прихода к власти большевиков семинарию упразднили и открыли в здании сельскохозяйственный институт.
А в 40-х годах в нем открылась Девятая больница. Проникнуть на территорию бывшего семинаристского комплекса не сложно. Он разместился от центрального проспекта Чавчавадзе чуть поодаль. Если постараться, то можно его разглядеть сквозь строения, возникшие на проспекте позже. Они, выскочки, хоть и пытаются его собою затмить, но благородство манер и элегантные формы не скроешь. Территория вокруг бывшего здания семинарии сегодня в запущенном состоянии, но подобраться к ней можно. Чего тут только нет: и строительный мусор, и вышедшие в тираж элементы гарнитуры, и агитационные транспаранты прежней власти.
Вышедший из церковной сторожки мужичок вполголоса говорит о том, что семинарию восстанавливают. Это, конечно, и без его уточнения заметно, однако реконструкция идет довольно вялыми темпами. Нет ни грохочущей техники, ни рабочих, занимающихся ремонтом. На этом участке вообще никого нет, кроме этого пожилого человека и напряженно наблюдающей за моими прогулками по заброшенной местности большой собаки. Впрочем, и она со временем теряет ко мне интерес и уходит восвояси. Остаемся один на один я и здание бывшей семинарии – по-прежнему красивое, величавое, даже несмотря на зияющие дыры вместо окон. И самое главное, оно, конечно же, гораздо больше подходит для духовной семинарии, нежели то здание, в котором учебное заведение когда-то располагалось.
Сегодня духовная семинария размещена в здании на Сионской улице. После ухода из него духовной семинарии, в здании на Пушкинской улице разместился отель "Царские номера". После прихода советской власти, дабы смыть постылые остатки самодержавия, "Царские номера" превратили в "Отель Палас". А чуть позже в нем расквартировался и исполком. Музей поселился в нем в 1951 году. Историк Шалва Амиранашвили, чьим именем назван музей, хотел увеличить территорию музея и добился разрешения на пристройку. Новое здание архитектурно повторяло старое строение. Историку хотелось также надстроить дополнительный четвертый этаж, но институт строительной механики и сейсмостойкости имени Кирияка Завриева дал отрицательную оценку, мотивируя свое решение тем, что старое здание могло не выдержать такой нагрузки. Так и стоит оно на своем месте, внешне нетронутое, но внутренне подернутое флером вековых историй…
