Авлабарская подпольная типография. Стоит озвучить это словосочетание, и воображение начинает рисовать заброшенные лазы, темные коридоры и наполненную невысказанными тайнами тишину. Но Авлабар большой, а типография, надо полагать, маленькая, размышляла я, прокладывая путь по проспекту Кетеван Цамебули. Ксанская улица, где и печатали революционные прокламации, должна была появиться через ближайшие несколько метров, судя по Google map.
Плутать в поисках нужного поворота не хочется, поэтому, завидев двух беседующих между собой мужчин, уточняю, в правильном ли направлении иду. Секунда, другая, и вот мы уже втроем влезаем в телефон, пытаясь определить, в каком же месте нужно свернуть. Активное обсуждение завершается предложением одного из них подбросить до места назначения на собственной машине. Такой вот тбилисский поворот случайного знакомства на улице. За что я люблю нашу сильную половину человечества, так это за то, что мужчина просто по определению не может отказать женщине, когда она обращается к нему за помощью. Он скорее пеплом рассыплется, чем признает собственное бессилие. В машине случайный знакомый осведомился, чем для меня примечательна искомая улица, а узнав, объявил, что знает одну типографию, но не уверен, ее ли я ищу. В итоге, мы доехали все же по адресу. Где еще найдешь железные ворота с рисунком запрещенной в Грузии советской символики, как не тут — в оплоте коммунистической идеи.
Фан-клуб имени СССР, или Назад в прошлое!
Вхожу внутрь небольшого здания, где меня встречает преклонного возраста человек. Директор музея и заместитель председателя единой компартии Грузии Жиули Сикмашвили, представляется он и провожает до своего кабинета. Комната выглядит так, как и должно смотреться место дислокации последнего из коммунистов. Ну, может, не последнего, потому как в партии есть и другие члены. До 1994 года в партии состояло около 150 тысяч человек. Но потом ряды заметно поредели.
— Вначале запретили существование Коммунистической партии, а потом и советской символики, — продолжает Жиули.
Я тем временем оглядываюсь по сторонам, примеряюсь к социалистической действительности. Уж не знаю, насколько кабинет характерен для коммунистического функционала, ходить по кабинетам в былые времена не доводилось. По фильмам видела, в каждом из чиновничьих кабинетов на стенах висели генсеки партии.
Фотографии новых секретарей партии сменяли отходивших в мир иной. Этот неизменный порядок бытовал не одно поколение. В этом кабинете на стене друг против друга два столпа мирового пролетариата – Ленин и Сталин. Под внушительными портретами знамена. На столе, невероятно, но факт, номер газеты "Правда"!
Кульки с символикой российской коммунистической партии КПРФ, книги о Сталине, его портреты, даже спичечные коробки с его изображением – на минуту закрадывается подозрение, а не в фан-клуб Сталина ли ты попал…
Тут все происходит по раз и навсегда заведенному правилу. Вначале идеологическая часть экскурсии, подготавливающая тебя к погружению в советское прошлое, а потом практический променад по подпольной типографии.
Как в эпоху минувшего соцреализма, когда путь твой загодя бывал расписан по годам. Но ни отторжения, ни агрессивного неприятия, как, к слову, ношение красного галстука в школе или обязательная покупка "Пионерской правды", такое положение вещей у меня не вызывает. С одной стороны, мое пребывание в советской реальности временное и добровольное. Я в любой момент могу отсюда сбежать. С другой стороны, все те высокие идеалы, представлявшиеся мне лживыми и фальшивыми, наполнены для моего собеседника, в прошлом сталевара Руставского металлургического завода, высоким смыслом и представляются чуть ли не целью жизни. Как не крути, а безусловная и слепая вера завораживает.
— Член Коммунистической партии с 1964 года, преданный присяге, данной им во время призыва в советскую армию, — бодро отчеканивает 78-летний Жиули Сикмашвили.
Первый социалист и последний поэт
— Вряд ли Ленин нашел бы другого такого преданного социалистическим идеалам лидера, как Сталин, — говорит Жиули. — Только Джугашвили обладал той силой и мужеством, которые были нужны для строительства нового государства. Кровавый режим, говорите… А как же враги, которых у молодого государства было не счесть? Каково быть у руля власти, когда весь мир против тебя? Что бы вы делали, окажись в таком кольце?
— Я бы не казнила тысячи невинных людей…
— А у него не было выбора. Или они его, или он их. И количество погибших людей в те годы сильно завышено. В стране физически столько людей не было. Да, в эти жернова попадали и невинные люди. Кто-то погиб, кто-то, слава Богу, спасся…
— Вы верите в Бога?
— Вот наш Бог, — говорит Жиули и показывает на портрет вождя народов. — А вообще, я не агрессивный атеист. А кто был первым социалистом, знаете? Христос. Идея всеобщего равенства имеет христианские корни.
— Христианская мораль построена на гуманизме.
— Вы думаете, после Христа никто не жертвовал собой ради спасения человечества…? Помните историю грузинского врача по фамилии Жордания? В самолете количество парашютов строго ограничено. Перед взлетом на борт взяли одного лишнего пассажира, девочку. И вот через некоторое время после взлета самолет потерпел крушение, и этот самый врач отдал свой парашют этой девушке. Вы представляете, сколько мужества было у этого врача?— Глаза у моего собеседника от волнения увлажняются, и в комнате повисает тишина.
— Разве Иосиф Виссарионович отдал бы свой парашют?
— Сложно понять… У него была другая миссия – избавить миллионы, а не одного. Это другие масштабы…
Здание, в котором мы ведем разговор, стоит особняком, в стороне от музея. Его построили в 70-х годах прошлого столетия. Видимо, новое строение задумывалось как идеологическое продолжение музея. Долгое время в здании располагался филиал института марксизма-ленинизма. Тут и сегодня полно раритетов социалистического строя. Известный агитационный плакат времен Второй мировой войны авторства Мосе Тоидзе "Родина мать зовет", солидный по размерам бюст вождя мирового пролетариата Владимира Ильича и фотографии видных революционеров-подпольщиков, занимавшихся издательской деятельностью в секретной типографии. Среди прочего здесь есть один примечательный экспонат — план строительства одноэтажного дома с тайной, подземной дорогой к типографии.
— Вот когда мы полезем в колодец, —заговорщически сообщает Жиули, — вы все и увидите. Пойдемте, я вам еще кое-что покажу. Я в это место вожу не всех посетителей, — замечает мой провожатый, как бы между прочим.
Довольная таким замечанием, человеческое тщеславие ведь падко до лести, я послушно следую за гидом.
На деле подземный сюрприз оказывается всего лишь зрительным залом, с местом для проектора и трибуной для партийных заседателей. Характерный для тех времен атрибут досуга советских граждан. Жиули обращает мое внимание на надпись на стене, вдоль зрительного зала. Строчки из стихотворения Иосифа Джугашвили, написанного им в период учебы в Духовной семинарии:
"Грузия, милая, здравствуй!
Вечной цвети нам отрадой!
Друг мой, учись и Отчизну
Знаньем укрась и обрадуй".
Тифлис в революционном огне
Последний и один из самых впечатляющих экспонатов этого здания — большое табло. Жиули становится по левую сторону от огромного стенда. Протягивает уверенно, как факир, припасший для доверчивого зрителя еще один фокус, руку куда-то вбок, за стенд, и, о чудо, табло загорается огоньками.
Это не простые огоньки, а революционные. Каждая из светящихся точек – город, где уже действовали подпольщики.
— Вот, Швейцария, отсюда Ленин руководил всеми этими центрами, рассыпанными на карте. Тифлису, горящему в самом правом углу революционным огнем, он тоже посылал указания. По его предложению наши революционеры и решили строить подпольную типографию.
Настал черед нашего подземного странствия, успеваю подумать и покидаю здание. По выходу из него мы сразу же сворачиваем направо и оказываемся во дворе знаменитой подпольной типографии. Надо отдать должное большевикам. Конспиративное место товарищи выбрали отменное. За оградой справа невысокий кирпичный дом, по левую сторону, за железными воротами, малолюдная дорога. Перед домом во дворе многолетние деревья, кроны которых образуют зеленый шатер и уберегают от палящих лучей солнца. Хотя на момент строительства, а это происходило в начале XX века, картина тут могла быть совершенно иной.
Район Авлабари в те времена считался окраиной города, куда доезжал редкий транспорт и захаживал единичный прохожий. На месте, где планировалось строить дом, был разбит сад. Он принадлежал владельцу соседнего дома – Давиду Ростомашвили, по идеологическим воззрениям тоже коммунисту. Поэтому, когда революционер Михо Бочоридзе, которому было поручено найти место под строительство будущей типографии, обратился с просьбой к Ростомашвили, проблема была решена в два счета. Следующим шагом было составление проекта дома. Городская управа, рассмотрев проект одноэтажного дома с подвалом и не обнаружив ничего предосудительного, выдала на строительство разрешение. В ходе возведения дома строительные бригады менялись два раза, для заметания следов и пущей конспиративности. Первую группу, вырывшую подвал, отпустили, объясняя увольнение банкротством заказчика. Вторую, состоящую из землекопов, роющих колодец, распустили, едва те вырыли метров девять. И только те, кто любил мир до основания рушить, чтобы новый, свой мир строить, то есть революционеры-заказчики, довели дело до конца. Они достроили под домом внушительных размеров подвал. А из колодца, вырытого во дворе, проложили подземный ход до этого самого подвала.
Колодец сообщался с кладовым помещением узким проходом, по которому пройти можно разве что согнувшись в три погибели.
Жиули тем временем подходит к деревянному домику и отпирает на двери замок. Внутри нас встречает колодец. Тот самый. По нему большевики спускались в подпольную типографию и поднимались оттуда. Если хорошо присмотреться, можно даже разглядеть едва заметные выемки – отверстия для ног.
Коммунисты пользовались этой конструкцией несколько раз в день. Остается догадываться, каких им это стоило усилий. Вряд ли нам будет под силу повторить их опыт, поэтому мы пойдем другим путем. А именно, попадем в типографию через дом.
Вождь народов и заключенный в склеп самурай
Вся работа и функционирование подпольной типографии были продумано до мелочей. Работники типографии трудились весь день. Печатали газету "Борьба, листовки, прокламации". Издавалось все это на трех языках: грузинском, армянском и русском. С самого же начала подпольной деятельности к группе грузинских революционеров примкнул молодой и подающий надежды большевик Иосиф Джугашвили. Для нормального функционирования типографии нужно было создать сотрудникам соответствующие условия. Рисковать и приглашать на выполнение обязанностей экономки человека извне, революционеры не могли, поэтому взяли на работу женщину из ближнего круга — тетку активиста-революционера Михо Бочоридзе. В доме было всего три комнаты. Две на верхнем, бельэтаже. Одна – покои хозяйки, вторая – спальня работников типографии. Третья в подвальном помещении, которое служило кухней. В самом центре комнаты небольшой квадратный люк.
— Место коммуникации большевиков с внешним миром, — указывает рукой Жиули на отверстие. — Когда газеты, прокламации и листовки бывали уже готовы, люк очищали от земли, которой обычно засыпали для конспирации, и поднимали с глубины на поверхность отпечатанные экземпляры. Тут же, при выходе из подвала, справа винтовая лестница, убегающая вниз. Лестница ржавая и крутая. Ее построили, когда решили превратить типографию в музей. Не спускать же туристов в типографию по выступам в колодце.
Самое тяжелое время для музея настало в начале 90-х. Коммунистическую партию расформировали, советскую символику запретили, а музей и прилегающее к нему строение оставили беспризорным. Как говорит Жиули, за те годы с этой территории тащили все, что человеку под силу унести. Музей пришел в полный упадок, подземное помещение, где помещается станок, к которому мы и следуем, доверху заполнилось водой. Когда мы, наконец, попадаем в аркообразное помещение, Жиули показывает на стену, где сохранился след от уровня воды, которой было затоплено помещение.
А вот и главный раритет и гвоздь променада, также изрядно пострадавший от грунтовых вод. Типографский станок покрыт таким толстым слоем ржавчины, что, кажется, дотронься до него, и он рассыплется на мельчайшие атомы. Но впечатление обманчиво. Этот старый самурай еще всех переживет. На станке есть оттиск, который указывает дату выпуска — 1893 год.
Станок был доставлен из Германии в Баку и до Тифлиса доехал в разобранном виде. Собирался типографский станок на месте, в подземелье. Прямо напротив станка, на стене — поломанный звонок.
— Он связывал работников типографии с домом, — рассказывает Жиули. — Работа типографского станка наверняка сопровождалась шумом и создавала некоторый риск разоблачения. Так вот, если наверху вдруг возникала какая-то угроза в виде непрошеных гостей или кого-то другого, то экономка нажимала один раз на звонок. Работники типографии умолкали и выжидали, когда опасность минует, два звонка сверху значили восстановление безопасности и продолжение работы, а три звонка – обеденный перерыв.
Как все тайное стало явным
Типография просуществовала здесь недолго, с 1903 по 1906 год, до того самого дня, когда ее рассекретили. По одной из версий, описывающей события тех лет, даже снят грузинский фильм. Она – супруга начальника жандармерии, он — молодой революционер. Нетрудно догадаться, что между молодыми людьми вспыхивает чувство. Понимая, что эта любовь не имеет будущего, более того, представляет опасность для него и товарищей, он борется со своим чувством. А она, не совсем понимая его поведение, решает выследить его, отправляется за ним и доходит до типографии. Супруг дамы, подозревающий ее в измене, следит за ней. И жандармы, сидящие у нее на "хвосте", доходят до секретного дома. Так революционеров разоблачают.
Согласно другой версии, среди большевиков затесался предатель, который и донес на подпольщиков. Гурджиева пригласили обучать военному делу большевиков, а он, узрев то, чем они занимались в этом доме, сдал всю команду жандармерии. Впрочем, самих большевиков с поличным задержать не удалось. О готовящемся в доме обыске революционеров предупредили свои же люди из жандармерии. Наутро, когда нагрянула полиция, их встретил пустой дом с табличкой – сдается. Следующим действием полицаев был поджог дома и взрыв подвала. Разгромить, равно, как унести типографский станок, не удалось. Для этого эту махину нужно было разбирать. Неподъемность спасла от уничтожения станок и в 90-х годах XX столетия. Тогда любой бесхозный предмет сдавался в металлолом с целью выручить за него деньги. Дом восстановили в 1937 году.
Ну, вот мы и выходим с моим коммунистом, активистом и гидом, к финишной прямой моего путешествия по советскому прошлому. Мы потихоньку подходим к арочному проему, ведущему наверх. Не скажу, что этот факт вызывает у меня сожаление. Уж слишком холодно в этом склепе с замурованным в него станком. Я поеживаюсь, потирая замерзшие руки.
Замерзли?— спрашивает Жиули. – Посмотрите на градусник. Выше десяти градусов даже в самую сильную жару температура не поднимается. Подстегиваемая любопытством, всматриваюсь в ртутный столбик: на отметке, в самом деле, десять градусов.
Все, бросаю прощальный взгляд на уютный домик и деревянный сруб. В советское время сюда ходили на экскурсии толпами. Сегодня захаживают охочие до советской истории туристы. Местных эта страница истории не интересует. Обсуждать советское прошлое и лидеров коммунистической партии в Грузии занятие непопулярное и неблагодарное. А любые напоминания об этом периоде вызывают лишь осуждение и негативные эмоции.
Во времена правления прошлой власти музей лишили статуса культурного наследия и передали министерству экономики. Здание передали Национальной библиотеке в качестве подсобного помещения. Но работники музея ни сотрудников библиотеки не впустили в здание, ни сами не стали сидеть, сложа руки. И решили искать правды в судебных инстанциях. Впрочем, добиться истины и возвращения музею статуса культурного памятника и передачи его, следовательно, министерству культуры, им пока не удалось. А музей, тем временем, ветшает, покрывается трещинами и пылью. Расплачивается за то, что служит живым напоминанием о времени, которое воспринимается как темное пятно в биографии человека. И доживает дни, главным образом, на пожертвования туристов. Как старец, волею судьбы, вовлеченный в плохой переплет и отвергнутый социумом за ошибки прошлого…
