Александр Геловани
Что мы знаем о Мьянме? Практически ничего, про Бирму ещё кто-то что-то слышал, про Бангладеш, благодаря хариссоновскому "Концерту", слышали старые рокеры, а вот про Мьянму…
Начнем с того, что Мьянма совсем не Бангладеш и очень даже Бирма. То есть, с момента получения независимости от Великобритании в 1948 году до совсем недавнего времени, а именно до 1989 года, эта страна так и называлась — Социалистическая Республика Бирманский Союз, или просто Бирма. Само переименование не имеет никакого значения, ну мало ли кто, как и зачем переименовывается. В конечном итоге, может, людям нравится называться Мьянмой, а не Бирмой. Но все дело в том, что все эти переименования — результат долгой гражданской войны и целой серии военных переворотов, окрашенных в ярко-красные цвета. Ярко-красные — это в смысле социалистические, хотя крови при этом пролилось столько, что применение цветовой аналогии по этому поводу тоже было бы вполне уместно.
Понятно, что народ, живущий в Мьянме, назвать спокойным весьма сложно. Но мало ли мест на планете, где народ буйный и льется кровь. Для того, чтобы попасть в ленты мировых СМИ, этого явно недостаточно. То есть для того, чтобы люди планеты узнали о гибели тысяч человек, необходимы два условия. Во-первых, масштабы катастрофы должны быть сопоставимы, например, с трагедией народа тутси в Уганде. Ну а во-вторых, ведущие мировые державы должны быть заинтересованы в том, чтобы о трагедии узнали все. Именно это и произошло в Мьянме.
Новейшая история Мьянмы
Но для того, чтобы понять, что же там все-таки произошло и почему, необходимо опять обратиться к истории, на этот раз недавней. Так вот, Мьянма — страна многонациональная и многоконфессиональная. Наряду с буддистами, которые составляют подавляющее большинство населения, там есть ещё и мусульманское меньшинство, которое абсолютно отличается от большинства, даже расы разные.
Естественно, в условиях, весьма далеких от норм цивилизованного общества, это самое меньшинство, мусульман самых разных национальностей, постоянно притесняли, что приводило к эксцессам, тем самым, которые принято называть гражданской войной. Пока в Бирме были у власти коммунисты, а потом уже в Мьянме — генералы, было все ясно и понятно. Диктатура на то она и диктатура, чтобы подавлять любое инакомыслие и сопротивление, причем далеко не бархатными методами.
Но вот в 2012 году в Мьянму пришла демократия. Воодушевленные лозунгом тогдашнего президента США Барака Обамы "Yes, we can" (Да, мы можем) мьянманские демократы сумели поучаствовать в выборах. Правда, на выборах с подавляющим преимуществом победили партии, в лидерах которых ходили все те же генералы, но не зря же весь мир был воодушевлен лозунгом — да, мы можем. Так и генералы смогли стать демократами.
Демократия и иллюзии
В общем-то, дело оказалось не хитрым. Освобождение из тюрьмы бирманского символа сопротивления диктатуре госпожи Аун Сан Су Чжи, да не просто символа, но ещё и Нобелевского лауреата, показало всему миру — Мьянма смогла, Мьянма меняется. Спустя всего пять лет, за которые Аун Сан Су Чжи успела съездить в Вашингтон и пообниматься не с кем-нибудь, а с самим госсекретарем США Хиллари Клинтон, ну и посетить, само собой, Овальный кабинет, а её партия "Национальная лига за демократию" сумела одержать убедительную победу на выборах. Не будь у неё иностранного гражданства, Аун Сан Су Чжи наверняка стала бы и президентом. Да вот незадача, согласно действующим в стране законам, пост президента не может занимать человек, обладающий или обладавший иностранным гражданством. Аун Сан Су Чжи таким гражданством обладала, она, как и её покойный муж, была подданной Британской короны.
Специально под Нобелевского лауреата менять закон не стали. Неудобно, все-таки демократия. Зато ввели новую должность — государственный советник Мьянмы, которая по факту ничуть не ниже, а то и выше президентской. Для нашего грустного повествования о бирманской демократии это не имело бы принципиального значения, если бы эта самая демократия была для всех. Но, как показал дальнейший ход событий, демократические реформы — это для большинства. Меньшинства вряд ли догадываются о переменах, а если кто-нибудь из них и питал иллюзии на этот счет, то они явно уже рассеялись.
Справедливости ради надо сказать, что оценки событий в Мьянме разнятся — от сострадания к представителям небольшого народа рохинджа и возмущением действиями бирманских властей, до "понимания" жестких действий властей со стороны сильных мира сего. Как никак Нобелевский лауреат и символ демократии борется с "исламскими террористами", а то, что исламские террористы очень плохие, в Европе и Америке знают не понаслышке. Правда, то обстоятельство, что в результате этой самой борьбы десятки тысяч людей уже стали беженцами, а армия проводит широкомасштабные карательные операции в штате Ракхайн, которые уже невозможно утаить, сочувствующими как-то не учитываются.
Сама Нобелевский лауреат заявляет, что цифра 140 тысяч беженцев — это дезинформация. Допустим, но тогда насколько меньше? Вдвое? Втрое? Когда армия демократической страны проводит военную операцию, в результате которой тысячи жителей страны, которым, кстати, отказывают в гражданстве, становятся беженцами, вопросы к такой демократии не могут не возникать.
Трагедия без антракта
Франклину Делано Рузвельту, тому самому, который придумал "Новый курс" и вступил в войну с германским нацизмом и японским милитаризмом, приписывают фразу о никарагуанском диктаторе Сомосе Анастасио (старшем) – "Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын". Вполне возможно, что великий американский президент такого и не говорил, но фраза настолько правдоподобна и отражает то, что сегодня принято называть модным понятием realpolitik, что она не просто пережила своего предполагаемого автора, а вошла во многие учебники по истории и политологии.
Но то был отмороженный латиноамериканский диктатор середины ХХ века. Сейчас совсем другие времена и нравы. Применить подобное оправдание к Нобелевскому лауреату и символу демократии даже как-то неудобно. Так не лучше ли просто не замечать того, что происходит с небольшим народом рохинджа. Всего то каких-то восемьсот тысяч, ну максимум, миллион. До "полноценного" геноцида по цифрам ведь точно не дотянет. Впрочем, что геноцид, а что нет — решается не на местах трагедии, а в ньюсрумах мировых информационных агентств и в тиши кабинетов ведущих think-tanks. Но вот совсем не реагировать на то, что происходит, тоже как-то не получается.
В век интернета информация распространяется фактически мгновенно, ведь в демократической Мьянме пользование интернетом уже не ограничено. Прошли те времена, когда блогера сажали на 59 лет только за то, что он выложил в сеть видео разрушений после циклона. Да и блогер-то тот давно на свободе.
Власти Мьянмы часто жалуются на распространение фейковых информаций о зверствах своей армии против мирного населения. И вот тут им нужно верить, потому что фейки — это то, что сопровождает сегодня любую войну. Но, перефразируя известное выражение "Если Вы точно знаете, что у Вас мания преследования, то это совсем не значит, что за Вами никто не гонится", скажем так. Наличие фейковых материалов о зверствах армии Мьянмы против народа рохинджа совсем не доказывает, что этих зверств нет.
И пока политики спорят, что фейк, а что правда, трагедия народа рохинджи продолжается. Трагедия без антракта.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
