Говорят, расплатиться к Новому году со старыми долгами – хорошая примета.
Готов держать пари, ее придумали люди, которым кто-то был должен. Навряд ли те, кто был должен сам. Вернуть деньги – еще сложнее, чем найти, у кого их занять. Как метко пошутил в свое время поэт Михаил Светлов:
"В долг мы берем чужие и на время, а возвращаем свои и навсегда".
Светлов был известный острослов. Думаю, оригинальней всех дань уважения ему отдал другой мастер заставлять людей давиться от смеха, режиссер Леонид Гайдай. Именем Михаила Светлова он назвал океанский лайнер в кинокомедии "Бриллиантовая рука".
Гайдай поэта уважал и любил. Тот писал удивительно светлые стихи, которые и мне надолго запали в душу. Впрочем, есть ценители поавторитетней – о его "Гренаде" высоко отзывалась Марина Цветаева. А как мужчина он сумел покорить сердце грузинской красавицы Родам Амирэджиби – сестры автора знаменитого романа "Дата Туташхия" Чабуа Амирэджиби. Последний поэтический сборник Михаила Светлова был удостоен Ленинской премии.
Между прочим, Светлов, по свидетельству друзей, был человеком в высшей степени широким. Особенно когда получал гонорар за книгу или за пьесу. В те времена готовность дать деньги в долг очень ценилась – форма коллективного выживания. К примеру, совершая крупную покупку, рассчитывать приходилось только на помощь знакомых и близких.
Банки? О, это были монументальные ведомства, занимавшиеся исключительно делами государственными. В том смысле, что с утра до вечера перекладывали деньги из одного государственного кармана в другой и до потребительских кредитов не опускались. Позже в магазинах появилась система рассрочек платежей. К ней постепенно приноравливались. Но все равно надежней было одолжить нужную сумму у друзей.
Подобная неформальная финансовая взаимопомощь очень многих выручала и поддерживала. Долги обычно возвращали четко. Во-первых, занимали немного и на самое необходимое. Во-вторых, заработки у всех были хоть и невысокие, но стабильные. А, в-третьих, долговые обязательства в основном не выбивались из тесного круга, где все друг друга хорошо знали.
Существовали, конечно, и подпольные "старухи-процентщицы". Никто их, как Раскольников, не убивал. Но воспитанные на литературных шедеврах, мы их презирали. И опасались. Старались держаться подальше и дел с ними не иметь. Когда в моем детстве про кого-то шепотом говорили: он занял деньги под проценты, сердце сжималось от ужаса. Хотя у меня еще ни этих злосчастных денег не было. И в процентах я разбирался только в рамках школьного курса математики.
Кстати, о кредитах там не было ни слова. И в силу всего вышесказанного, это меня совершенно не удивляет. Удивляет другое – то, что в школьной программе ничего на этот счет нет и теперь. Хотя разница между поколениями ощущается. Не зная тонкостей, мы любых кредитов в глубине души опасаемся. А не владеющие ими, как и мы, продвинутые граждане – нет.
Кто прав? Однозначного ответа до сих пор не существует. Наверное, зная меру и сто раз взвесив "за" и "против", можно рискнуть. Особенно если тебе из всего, что способно показывать, говорить и писать, буквально каждые пять минут навязывают ссуды. Просто я не могу избавиться от странного ощущения вины. И страха. Особенно когда мне радостным голосом предлагают деньги в долг без процентов. В альтруизм друзей я верю, в альтруизм банков – хоть убейте, нет!
Так что мне повсюду мерещится подвох. Возможно, не случайно. И не зря…
Самое парадоксальное, что в социальном окружении, где я вращался, наличествовала сфера, в которой взять и не вернуть не считалось преступлением. Даже не воспринималось, как нечто неприличное. Это касалось книг. При всем при том, что на моей памяти они многими и во многом ценились выше денег. Шансы достать некоторые были близки к нулю.
Однако ни одному моему интеллигентному знакомому не пришло бы в голову украсть книгу из библиотеки. А у друзей – сколько угодно! Согласитесь, принципы весьма своеобразные. По большому счету это и воровством-то не назовешь – своеобразная форма обмена и расширения кругозора. Несколько близких знакомых не таясь отказались мне какие-то из книг, которые я им одолжил, вернуть.
По этой причине, я, например, лишился "Женского портрета" Генри Джеймса и "Мартовских ид" Торнтона Уайлдера, "Петербурга" Андрея Белого. При это стал счастливым обладателем Бродского, Мандельштама, "Тропика Рака" Генри Миллера. Причем, никто мне об этих книгах так и не напомнил. А я, признаться, забыл, у кого из брал.
Перечень неполный. Но сегодня, вспоминая это время, я не знаю – плакать мне или смеяться?! То ли по привычке, то ли по традиции, ныне умирающей, я все еще держу дома добытые неимоверной ценой произведения признанных классиков и тех, кто классиками стал уже на моей памяти. Хотя прекрасно понимаю – в этом нет особой нужды. Поясню, почему.
Собирать библиографические ценности мне не по карману. К тому же, это требует специальных знаний и, по правде говоря, лежит несколько в стороне от сферы основных моих интересов. Что же касается самого текста, который лично для меня представляет приоритетную ценность, получить к нему доступ теперь не проблема. У нас в доме у каждого – по компьютеру, планшету. Есть электронная книга, которая как гаджет устарела, но хранит в памяти массу интересных и полезных текстов.
Кто-то из библиофилов, возможно, возмутится – дескать, бумажная книга совсем другое дело. И вообще, читать текст с монитора трудно, неприятно, некомфортно.
Что вам сказать? В Интернете можно отыскать сколько угодно бесплатных программ, разработанных специально для чтения. Они позволяют быстро находить нужную главу, страницу, фразу, слово. Изменять на экране размер шрифтов, цвет, фон, фактуру. У меня, например, выставлены параметры, напоминающие старую книгу со слегка пожелтевшими страницами. Читается легко и приятно.
Но может, кому-то дорог запах старой бумаги, клея и типографской краски? Тут, конечно, поспорить трудно. От старых книг действительно исходит какой-то нетленный дух, подсознательно напоминающий нам о захватывающем взлете человеческой мысли и интеллекта. Чего, кстати, не скажешь о книгах новых, изданных в последние годы.
Недавно я случайно оставил внизу на полке напечатанный несколько десятилетий назад грузинско-русский словарь. И тут же с ужасом увидел, как моя собака вожделенно набросилась на него, грызя обложку и уголки страниц. Пришлось буквально вырывать экземпляр у нее из пасти.
Интересно, что стоящее рядом современное очень красочное издание абсолютно никакого впечатления на четвероногого члена нашей семьи не произвела.
А ведь чутье у собак очень тонкое!
Доброго всем дня!
