Старожилы из окон наблюдали, как грузчики таскают нехитрую мебель и картонные коробки с вещами. Как только разгрузка закончилась, мать и двое сыновей юркнули в свои новоприобретенные апартаменты, которые находились на втором этаже, прямо у общего туалета, и закрылись от любопытных глаз.
Гизо Мамукашвили, почетный нардист двора и хозяин подвального тоне, первым подсек многообещающее начало:
- Не наши люди! Смотри-ка, сразу в квартиру, как мыши спрятались. Нет чтобы поговорить о том, о сем с нами. Какие движения тут, в убане, что происходит. Туда-сюда... Эх, какого мы Андрика потеряли...
- Ой, не говори, - поддакнула Элисо снизу, вешая белье.
Видимо, ей тоже не пришлись по сердцу новые жильцы.
– Без Андрика будет скучно.
Вышеупомянутый Андрик Казарян был любимцем двора. Из всех его выходок, пожалуй, самой оригинальной была та, эпохальная, после которой он стал потомственным шляхтичем Тифлисской губернии (И не надо смеяться ни к месту. Тот же Андрик как-то, для противовеса своему титулу, привел одноклассника, и тот продемонстрировал желающим документ, где значилось черным по белому: "почетный казак Исанского района". А под ним печать и подпись "Атаман казачьего круга Тбилиси такой-то"). А потом на этом удачно выстроил все свое последующее благосостояние и в итоге удачно перебрался с общего балкона на индивидуальную площадь в какой-то корпус в Варкетили.
В голодных 90-х годах Андрик подкатил к пенсионерке Ванде Ковальской с необычной просьбой:
- Тетя Ванда, умоляю, прими меня в четвероюродные племянники! За мной не пропадет! Во как надо, - и полоснул себя указательным пальцем по выпирающему кадыку на тощей шее.
- Это как понять, в племянники? – не поняла глуховатая Ванда.
- Есть же у тебя справка, что ты дочь своего отца. Кстати, как его звали?
Глаза у старушки затуманились.
- О, его звали пан Кшиштоф, – она оживилась. - Он был очень хорошим, добрым...
Андрик слушал внимательно, только что не конспектировал историю рода Ковальских, которые после восстания в Варшаве в девятнадцатом веке сперва оказались в Сибири, а потом переселились на Кавказ.
-...Он работал писарем в полицейском участке до революции, – Ванду явно уносило куда-то все дальше и дальше в седую старину времен.
Андрик выждал паузу и напомнил свое, задуманное.
- Писарь - это прекрасно. А бумага какая-нибудь сохранилась?
Ванда зашаркала к шифоньеру и извлекла из какой-то оригинальной шкатулки пожелтевшую бумагу с ятями.
Андрик нацелился на хартию жадным взглядом и спросил вежливо:
- А переснять для истории на ксероксе можно?
- Можно, - кивнула Ванда, никак не понимая зачем все это.
Андрик сделал ксерокс раз десять, пока очертания букв не стали едва различимыми. Потом приписал на последнем через тире свою потомственную фамилию, которой весьма гордился. Затем еще раз переснял сие творение и смело пошел с этой липой в польское общество.
Все знали, что это самое раскрученное общество из всех национальных меньшинств Грузии. Дают пайки, проездной на транспорт, а детей хоть в пятом поколении посылают бесплатно на историческую родину учить польский в его языковой среде. Круче них были только евреи. Но и пролезть туда было намного сложнее - Сыны Израилевы проверяли своих дотошней и липа тут не катила.
Так вот Андрик, как только официально зарекомендовал себя потомственным шляхтичем, то тут же получил внушительную гуманитарку и на радостях накрыл стол для соседей, а на самое почетное место посадил тетю Ванду.
Что и говорить, все хорошо посидели и от души желали новоиспеченному шляхтичу всех благ на новом невиданном поприще.
Добрые мысли – это вещь необходимая в двигателе прогресса. После того застолья Андрик пошел вперед, ввысь и вширь. Стал своим человеком в польском посольстве. Помогал полякам обустраивать молодежный лагерь в Кахетии и т. д. Сам устроился шеф-поваром при том лагере, хотя никаких кулинарных техникумов не кончал, но готовил и правда отлично. Оказывается, таланты у человека иногда распускаются, как цветы после слепого дождичка в четверг.
В итоге, после всех трудов праведных и не очень, Андрик купил квартиру и съехал с концами из той ущербной квартирки у коридорного туалета, как уже было сказано выше...
Гизо еще раз бросил взгляд на окна бывшей Андриковой конурки и задал себе риторический вопрос:
- Интересно, что будет, если одного армянина заменить на другого?
Потом ответил сам себе:
- Начнется другая эпоха.
Элисо не могла проследить весь ход умозаключений Гизо и высказалась самым неуважительным тоном:
- Скажешь тоже, "эпоха"... – и захлопнула окно.
Но жизнь показала, что нардист смотрел в самую суть.
С первых же дней к новоселам зачастили визитеры. Какие-то неприятные личности, при виде которых хотелось перейти на другую сторону улицы.
- Наркуши, наверное, - шептали во дворе. – Вот повезло с соседями.
Через месяц у Коки–футболиста кто-то обчистил подвал ночью. Вынесли столетний хлам и прихватили за компанию подготовленные к продаже цветные металлы, которые в последующем пересказе уже фигурировали как "почти драгоценные". Потом у Ламзиры с веревки пропало манто. Средь бела дня. Причем никто чужой во двор не заходил.
Еще через какое-то время у Светы–цветочницы пропало кольцо из окна. Она, оказывается, как раз его собиралась "заломбардить" и на тебе – похитили прямо из под носа, пока она на кухню вышла за чем-то.
Света вопила так, что прибежали люди с дома напротив узнать, кто умер.
Двор заклокотал. Третья кража за полтора месяца! Тихони Мнацаканян даже не соизволили вылезти из своей норы и вместе со всеми добросовестно метать громы и молнии в неизвестного вора.
И все старожилы единогласно решили:
- Они и сперли. Больше некому. Все сходится, как в аптеке!
Света рвалась пойти и вцепиться в волосы всем троим, но ее удержали.
- Зачем волосы? Надо культурно вызвать полицию. Еще об него руки пачкать.
Главный подозреваемый был старший сын Артур. На этом сходились все и приводили неопровержимые факты.
- Лицо у него нехорошее и глаза прячет.
- И типы странные к нему ходят.
- Он, больше некому!
Шакро – председатель товарищества - быстренько написал заявление, без проволочек все подписали и дело закрутилось.
На другой же день полиция приступила к расследованию.
Главный подозреваемый все отрицал, но свидетелей оказалось очень много. Шалва вспомнил, что именно он, Артур, чего-то лазил в подвале накануне похищения металлолома, а Света уверяла, что именно его "Артуревин желтый майка" мелькнула во дворе, когда ее кольцо – "подарок кобры-свекрови" – лежало на столе. Потом "уже не лежало".
А еще на той подвальной двери обнаружились отпечатки пальцев Артура. Словом, все совпало. Артура посадили.
Мать и его младший брат Рональд (или просто Роник) стали вообще невидимками. Жих туда, жих обратно, и молчок.
На какое-то время все успокоились. Потом у Нодара с третьего этажа отец от инфаркта умер. На балконе курил и все. Даже скорую не успели вызвать. Панихиды, келех. Все как надо сделал Нодар. Прошло 40 дней, и отец зачастил ему сниться и просить чего–то. Вот напасть какая.
Через полгода новый удар – у Нодара сын в аварии погиб. Весь двор плакал. Не должны молодые уходить. Нодар прямо переселился на кладбище.
Дальше странности мистические пошли.
Теперь с отцом рядом и сын стал являться к Нодару во сне и просить то же самое:
- Накорми!
Бедный Нодар после каждого такого сна начинал плакать в голос. Соседи, конечно, сбегались на крик и каждый пытался успокаивать, как мог.
- Не верь снам!
- Не бери в голову!
Легко сказать "не бери", когда боль сидит в голове ржавым гвоздем и напоминает о себе ежеминутно.
Нашлись во дворе и особо начитанные люди, которые со знанием дела советовали освятить квартиру, заказать панихиду. Нодар перепробовал и это, но желанного покоя так и не обрел.
Захаживал во двор по старой памяти и легендарный Андрик. Ему тоже в свое время соседи сообщили о печальных событиях, и он, естественно, отметился на панихидах. Так вот, он подал свою версию психологической помощи:
- Надо Нодару обстановку сменить. Воздух поменять. Хоть у меня несколько дней поживет. И то дело.
И убедил-таки горемыку перебраться к себе, на верхотуру. В Варкетили точно воздух посвежее, чем в Сололаки. И ветры дуют на взгорье.
То ли варкетильский ветер дул по-особенному, то ли новое место сыграло свою сакральную роль.
Но, видимо, сны прекратились. Нодар заметно потишел.
Как выяснилось позже, на него снизошло что-то типа озарения.
Он, вернувшись домой, стал наведываться к изгоям–новоселам, которых никто не хотел признавать за своих. Потом местная агентурная сеть в лице Гизо и Элисо заметили еще один многоговорящий нюанс - Нодар стал носить им сумки с едой.
Позже выяснилось, что с тех пор, как Артура арестовали, никто из двора ни разу не проведал их семью. А они голодали.
Отец и сын больше не беспокоили Нодара по ночам, и он обрел выстраданный покой.
Спустя какое-то время выяснилось, что не Артур был виноват в тех кражах. Сын Ламзиры оказался нечист на руку...
