Иногда идея нагрянуть в какой-нибудь определенный дом приходит самым банальным образом. Нырнешь в социальную сеть, наткнешься на выложенную френдом фотографию, и процесс пошел. Любопытство уже гонит тебя вперед. Кидаешь с утречка в рюкзак блокнот, фотоаппарат и устремляешься в старый район города — Сололаки. Как говорится, кто ходит в гости по утрам… тот поступает дерзко. Ну, каково, вваливается к тебе с утра человек и просит рассказать о доме, в котором ты живешь. А ты еще толком ото сна не отошел и двигаешься на автопилоте. Но у просящего своя мотивация. Ему позарез нужен твой рассказ здесь и сейчас, потому что ровно через час он должен быть уже в другом месте.
Утро воскресного дня. Парадная дома, фотографию которого заприметила в социальной сети накануне. Дом по адресу улица Шалвы Дадиани, 14. Дом старый, построенный в конце XIX столетия. Парадная у него скромная, без традиционных для района изысков и росписей. Мраморная лестница, ее чугунный ажур и приглушенное освещение. Есть, правда, одна примечательная деталь. Там, где обычно в старинных домах у лестниц устанавливали лампы, возвышается бронзовый бюст. Каким чудом он уцелел, пережив 90-е, когда из парадных уносили даже стекла, остается загадкой.
Известно, что в доме и по сей день живет внучка владельца дома. Информацию подтверждает продавец овощей. Он развернул свой торговый лоток прямо у входа в парадную. А складским помещением ему служит сторожка под лестницей дома.
— Она живет на втором этаже. От лестниц налево. Пойдете до конца и упретесь в ее дверь. Только я вас заранее предупреждаю, безуспешное это мероприятие. Женщина нелюдима и закрыта. Живет себе затворницей, общается только с мужем, который навещает ее и приносит еду.
Безмерная доброта многодетной матери
Решив все же попытать счастья, я преодолеваю лестничные пролеты, сворачиваю и иду по узкому и темному коридору. Настолько узкому, что второй человек в нем вряд ли поместится. Пройдя еще пару шагов, оказываюсь на веранде большого дома. Иду, как и велено, до конца, упираюсь в дверь с высоким окошком. Стучу. На стук никто не отзывается. Где-то в глубине квартиры слышен размеренный голос. Женщина беседует по телефону. Барабаню опять. Слышу, как она прерывает телефонный разговор словами: "У меня, по-моему, гости".
В дверях показывается пожилая женщина. Объясняю ей причину беспокойства. Выслушав, она извиняется и говорит, что в доме у нее ужасный кавардак и принять меня она не может. Я предпринимаю еще одну попытку, заходя на посадку с другой стороны, но опять безуспешно. Тут у нее слетает с уст, что ей трудно убираться в одиночку, потому что живет она одна.
— У вас нет детей? – задаю я вроде бы безобидный, но, как оказалось, очень для нее болезненный вопрос.
Жемчужина Тифлиса, затерявшаяся в Старом городе >>>
Открытый взгляд ее больших голубых глаз затуманивается влагой. С трудом справившись с волнением, женщина признается, что сына похоронила младенцем.
Лед тает. Лейла открывает дверь и выносит на веранду стулья. Мы удобно усаживаемся и начинаем болтать.
Дом, в котором сегодня живет Лейла Топуридзе, принадлежал ее деду — купцу первой гильдии Василию Егиазарову. Как говорит внучка, он занимался торговлей железоскобяными изделиями. Где жил дедушка до того, как поселился в этом доме, Лейла не знает. Вначале он купил одну часть дома и чуть позже приобрел второе крыло. Дом большой даже по сегодняшним масштабам. Но и семья была огромной. У Василия с Марией Давидовной было десять детей. Правда, двое из них погибли от брюшного тифа еще в младенчестве.
Как-то большая семья отправилась отдыхать в Париж. Плыли до столицы Франции на корабле.
— Эту историю мне рассказывала мама. Она была самой младшей из детей. На момент происходивших событий мама была в утробе у бабушки и родилась после прибытия семьи на место, в Париже. Они плыли на корабле. И вот где-то в пути молодой француз подошел к бабушке, встал перед ней на колени, выразив глубочайшее уважение и почтительность такому подвигу. В общем, иностранец был под впечатлением.
Больше историй из проекта "Прогулки по Тифлису" читайте на Sputnik Грузия >>>
В 1906 году отец семейства ушел из жизни. И забота о детях легла на плечи Марии Давыдовны. По рассказам внучки Лейлы, бабушка — самый главный человек в ее жизни. Мария Давыдовна окончила институт благородных девиц, была очень образованной и воспитанной. Владела несколькими языками. Но самым большим ее достоинством была безмерная доброта.
— Знаете, я не встречала за свои 80 лет ни одного такого безумно бескорыстного человека. Степень доброты этого человека приближала его к святости. Помню такой эпизод из детства. Я родилась в 1937-м и Великую отечественную войну, естественно, застала. Однажды к нам сюда во время войны пришли нуждающиеся люди, выпрашивали денег на хлеб. И бабушка дала им какую-то мелочь. Мама на нее накинулась, сказав, ну зачем же ты им даешь, когда у нас самих нет денег, и, отдав эти копейки, мы сами можем остаться без денег. А бабушка ответила: "Я, конечно, все понимаю. Но у нас есть хотя бы крыша над головой, а у них ее нет".
Эмиграция и убийство
До прихода советской власти дом Егиазаровых был веселым и гостеприимным. На втором этаже жил повар по имени Сулико. Один из братьев Богдан был дипломатом, служил во французской миссии в Тифлисе. Гулянья и торжества устраивались им чуть ли не каждый день. Ну, а потом власть поменялась, и Богдан уплыл из Тифлиса вместе с французской миссией. Мама Лейлы рассказывала, что из Батуми отплыли в тот день два корабля – тот, на котором отплывали представители власти, и второй — с эмигрирующей интеллигенцией, буржуазией и простыми смертными.
Богдан покидал Грузию с супругой. По рассказам мамы Лейлы, жена у него была женщиной неземной красоты. Во время Второй мировой войны Богдан участвовал во французском сопротивлении. Тифлис покинул и другой брат, Иван. Он уехал учиться в Санкт-Петербург. Да так и остался там. Обзавелся работой, супругой, общественным положением. С 1916-го занимался общественной и политической деятельностью.
— Иван Васильевич Егиазаров стал выдающимся советским гидроэнергетиком. Спустя годы к нему переехала одна из сестер. А потом началась Вторая мировая война, и семью дяди вывезли в Среднюю Азию. Тогда все ценные кадры: ученых, актеров, исследователей — всех эвакуировали. Но вышло так, что дядя не смог вывезти из Ленинграда сестру. И тетя осталась в блокадном городе. Я помню, что когда она приехала в Тифлис, мама ее с трудом узнала. Тетя была ужасно исхудавшей и измученной. После войны дядя вернулся в Ленинград, а потом переехал жить в Ереван. У дяди не было собственных детей, и он относился ко мне, племяннице, особенно. Мы постоянно к нему ездили в гости с мамой. В последний раз были в Ереване после его убийства, в начале 70-х. Академик наук был уже в преклонном возрасте. Это было ограбление с убийством.
Семья Егиазаровых поредела. Еще одного из братьев Лейлиной матери репрессировали в 1937-м. Показательно, что даже родство с советским ученым, родным братом Иваном Васильевичем, Григри не спасло. Его сослали, и в семье с тех пор о нем ничего не слышали. После прихода советской власти Егиазаровых потеснили. И уплотнили до трех комнат. Тех самых, в которых и сегодня живет Лейла. В большой комнате и сегодня старый шкаф и большой камин. А вокруг книги, очень много книг.
Свидетели уходящей эпохи
Мать Лейлы вышла замуж за очень талантливого человека по фамилии Топуридзе. Он получил европейское образование, в Париже. Но применить свои знания по экономике ему не удалось. Другая политическая система, другая экономика. Он читал в ТГУ лекции по французской литературе и искусству. Нельзя сказать, что он от этого страдал, поскольку любил искусство, хорошо рисовал и разбирался в нем. Поддерживал близкие отношения с Еленой Ахвледиани и Ладо Гудиашвили.
— Отец скончался в 1942-м. Случилось это так. В то время очень распространенным был сыпной тиф. Он заразился им в транспорте. Остались мы с мамой. Мой профессиональный выбор был предопределен, у меня тети с папиной стороны все были связаны с музыкой. И я поступила в консерваторию. Наверное, по-другому и быть не могло, ведь мама, несмотря на крайнюю нужду, водила меня на все балетные постановки в театр. Чтобы купить пианино, маме пришлось продать нашу старинную люстру. В общем-то, я отдала всю жизнь музыке.
— Как вам видится, вы реализовали себя?
— Нет, — отвечает Лейла. – Я ушла в теорию и все, с карьерой пианистки было покончено. Замуж вышла сравнительно поздно и ребенка родила в уже зрелом возрасте.
Колоритный дом Старого Тбилиси: здесь жил известный грузинский олигарх >>>
Тут ее голос опять подводит, и она, собравшись с духом, после некоторой паузы возвращается к прерванной мысли. Говорит, что многого не помнит из той трагедии. Лишь один факт остался с ней до конца жизни.
— Помню, как гробик с новорожденным телом опускали в землю…
В коридоре раздаются мягкие шаги. И через секунду на веранде появляется муж Лейлы Сулико. Он здоровается и, нагруженный продуктами, проходит мимо нас в комнату.
— Еду принес мне. Он обо мне заботится, хотя мы и не живем вместе. Просто мы посчитали, что нужно пожить врозь. Так лучше.
Через минуту на веранду выходит Сулико. Облокачивается об шаткие, деревянные перила. Потом усаживается рядом с Лейлой. Я прощаюсь и обещаю заглянуть в гости как-нибудь еще, в другой раз. А пожилые супруги так и остаются сидеть на веранде старого дома, обвитой зеленью. Горы старой, негодной мебели, сложенной в кучу. Покосившийся от времени пол широкой веранды с резными балконами и пожилая пара как последние свидетели уходящей эпохи…