Вахтанг Буачидзе, Sputnik
К моменту гибели Галактиона Табидзе – ровно шестьдесят лет назад – я еще не вышел из детсадовского возраста, и в реальном пространственно-временном соотношении начало моей жизни лишь слегка соприкоснулось с концом земного существования короля грузинских поэтов. Мой родной дядя, литературный критик Бенито Буачидзе, в молодые годы приятельствовал с Галактионом и высоко ценил его поэзию.
Бенито, как и все Буачидзе, родом был из верхнеимеретинской деревни Парцхнали, что расположена в пяти километрах от железнодорожной станции Харагаули. В 1910 году девятнадцатилетний Галактион прибыл в Парцхнали и стал учительствовать в местной начальной школе. Двигала им отнюдь не прирожденная склонность к педагогической деятельности, а простое желание "откосить" от воинской службы в царской армии. Проучительствовав в деревенской глуши неполный учебный год, Галактион снискал себе реноме учтивого молодого человека, нетребовательного наставника и тихого выпивохи. Однажды слезы Бахуса так затуманили ему глаза, что проходя по мосту через речку Джихвелу, он свалился в воду… Благо, речка Джихвела мала и неглубока!
Года три назад я наведался в Парцхнали, вместе с кузеном Лео, до сих пор не утратившим крепость своей пятерни, побывал во дворе сельской белокаменной церкви и воочию увидел яркое памятное свидетельство о давнишнем пребывании здесь Галактиона Табидзе: шумит посреди двора высаженная его рукой высоченная липа!
Сельчане-старожилы прозвали дерево "Липой Галактиона". Он обучал грамоте их родителей. Бенито Буачидзе, отец моего парцхнальского кузена, правда, читать и писать выучился в Кутаиси, но благодарного пиетета к Галактиону за просвещение малолетних земляков не скрывал во всех своих литературных опусах, - их у него к 37-му году накопилось немало. Иные до такой степени не пришлись по нраву Лаврентию Берия, что уничтожение известной плеяды ярчайших представителей грузинской литературы началось именно с расстрела Бенито Буачидзе.
Затравку репрессиям дало выступление самого первого секретаря КП Грузии на многолюдном собрании писательского актива. Разгромный доклад Берия о промахах и неудачах советских "инженеров человеческих душ", кстати сказать, неоднократно прерывался аплодисментами тех, кто очень скоро вслед за Бенито Буачидзе бесследно канул в физическое небытие. Ох, какая жестокая правда сквозит в дневниковой записи Галактиона Табидзе, сделанной им, наверное, в минуту похмельного отчаяния: "В нашем Союзе писателей доверять никому нельзя… Все – лицемеры"!
Смерть поэта: грузинский художник создал анимацию о последних минутах Табидзе >>>
Советскому государству было глубоко безразлично, доверяют или нет друг другу самолюбиво-завистливые собратья по перу. Главное, чтобы они верили в непоколебимую правоту власти или хотя бы, на худой конец, делали вид, что верят… Галактион Табидзе делал вид… Этому его научили сырые стены Метехской тюрьмы, куда он попал после советизации Грузии за публикацию поэмы о народном восстании 1924 года.
Недолгая отсидка имела долгие профилактические последствия для поэта с точки зрения его лояльного отношения к любым действиям власти, порой даже очень антигуманным. Инстинкт самосохранения довлеет над всеми нами. Над гениями, возможно, в первую очередь. Да и эпоха была такая! Сначала – революционная. Потом – сталинская. Названия поэм Галактиона того времени говорят сами за себя – "Джон Рид", "Революционная Грузия", "Эпоха".
Власть отплатила Галактиону орденом Ленина и почетным званием народного поэта Грузии. Он отплатил самому себе перманентным погружением в алкогольный дурман и вечной разлукой с любимой женой Ольгой Окуджава. Партийная активистка, она боготворила Ленина, недолюбливала Сталина и как якобы ярая сторонница Троцкого после четырехлетних лагерных мытарств в 1941 году была расстреляна вместе со ста пятьюдесятью такими же огульно обвиненными политзаключенными в лесу под Орлом. От пули в затылок супругу-бунтарку не уберегли ни крупные творческие заслуги, ни показные верноподданнические настроения супруга-орденоносца.
Лирика Галактиона в красивом исполнении талантливых чтецов >>>
Эпоха, так неискренне превозносимая Галактионом, явила свое истинное лицо. В него можно было либо плюнуть, либо замолчать… Поэт не сделал ни того, ни другого. Отойдя от парадного славословия, Галактион продолжил писать превосходную лирику и, предполагаю, крепко жалел о своем опрометчивом, вполне серьезном обращении к властям с просьбой переименовать город Самтредия в Сагалактионо. Тщеславие медленно сходило на нет. Возрастала тяга к алкоголю.
Я был близко знаком с племянником Галактиона, литературоведом Нодаром Табидзе, и не раз слышал от него рассказ о последних годах жизни гениального дяди. За нее он уже не держался, ясно понимая, что впереди – бессмертие. "Под луной Мтацминды" к нему его мчали "Синие кони" и бесчисленная россыпь других прекрасных стихов. Читая их, с молодым Галактионом можно беседовать бесконечно, чем я в юные годы с удовольствием и занимался. Позднее наши беседы сменились моей ежеутренней мольбой.
Долгое время я трудился на телевидении и, сокращая маршрут, ходил на работу через территорию вакийского "Лечкомбината". Окно кабинета заведующего неврологическим отделением, из которого выбросился Галактион, находилось на четвертом этаже и выходило во двор с бюстом Ленина посреди цветочной куртины. Всякий раз проходя под окном, я словно заклинание произносил одну и ту же фразу: "Не делай этого, Галактион"! И всякий раз, словно продолжая нашу прерванную беседу, нашептывал самый любимый, когда-то мной переведенный на русский язык галактионовский стих "Без любви":
Без любви солнце стонет на весь зоревой небосвод,
Выдыхается ветер и трепет листву покидает.
Без любви не бывает ни хрупкого мира красот,
Ни бессмертия без вдохновенной любви не бывает.
Но любовь, что зовётся последней, от прежних отлична,
Как тот розан осенний красивее первых цветов, -
Не нужны ей ни вихрь заверений, по-юному зычный,
Ни бесцельность томленья, ни страстных полуночей зов.
Тот цветок, вдруг расцветший в степной, протуманенной стыни
Лепестком не похож на соцветья весенней поры:
Нет горячности ласк, нет эфирных поклонов в помине.
Вместо них – милость неба да ветра тяжёлый порыв.
Как же он неотступен, безрадостный миг увяданья!
Всё грустнее последней любви мимолётный привет.
Без любви бесполезны при жизни любые старанья,
Ну а после неё без любви и бессмертия нет.
При жизни Галактион не был обделен народной любовью. Теперь уже выросли, растут и будут расти новые поколения почитателей его поэзии, - бессмертной, как и он сам.