Впервые за долгое время во мне проснулась боязнь чистого листа. Этот синдром у нашего брата обычно наблюдается на начальном этапе карьеры. А тут вдруг, пожалуйста, нашел и на опытную писаку. А боязнь пришла от сознания невыполнимости миссии. Как выразить словами то, что лучше всего передает музыкальная партитура? Ведь язык музыки намного богаче слов. А музыка Таривердиева тем более. Музыка Таривердиева – это монолог сердца. Сердца чистого и наивного, не устающего надеяться и любить. И в этом нотном рассказе вся жизнь: с момента сотворения до ухода в мир иной.
— Мы не умираем. Это абсолютная чепуха. Не может умереть то, что мы видим, чувствуем. Может умереть тело, одежда, кожа, волосы, зубы. Все остальное не умирает. Поэтому это не страшно, абсолютно, — говорит в одном из интервью Микаэл Леонович.
Как-то раз один московский приятель меня спросил — что нужно сделать, чтобы постигнуть грузинскую душу? На что я ему ответила, что нужно послушать музыку Гии Канчели и почитать хотя бы одно произведение Нодара Думбадзе. У обоих как на изломе оголяется национальная природа.
В случае с Таривердиевым все гораздо сложнее. Родился и рос Микаэл Таривердиев, по национальности армянин, в Тбилиси. Учился в институте имени Гнесиных в Москве у известного композитора Арама Хачатуряна. Также по происхождению армянина и опять же выходца из Грузии. А жил и работал до конца жизни в Москве. И определить, какая из культур больше остальных повлияла на творчество композитора, не возьмется, наверное, никто. Ну, разве что матерый музыковед. По мне, и по содержанию, и по стилистике музыка Таривердиева – явление вневременное и космическое. Хотя, может быть, истоки его музыкальной мультикультурности лежат как раз-таки в Тбилиси, в том самом тбилисском дворике, где жили представители самых разных этносов.
По следам гения. Поющие половицы лестниц
Улица Павле Ингороква, 14. Старинный трехэтажный дом. Тут, на третьем этаже, и рос будущий гений. Дом богато украшен лепниной. Над входом в парадную атланты и ажурный металлический козырек. Парадная у дома без особых изысков, зато вот пол в ней, каким бы невероятным это ни показалось, сплошь паркетный. И это с учетом того, что дом построен в конце XIX — начале XX века.
Самое интересное начинается с лестничной площадки. Одолев один пролет, замечаешь в стене аркообразные проемы. По всему видно, изначально в доме было два этажа и только потом добавился еще один, последний. На третий этаж, в отличие от двух предыдущих, ведет деревянная лестница. Поднимаюсь по ней, не спеша, вслушиваюсь в скрип старых половиц. У каждой из них свой звук, как у нот из одной октавы. Одолев лестницу, выхожу на веранду. Это традиционная часть тбилисских домов тут настолько широкая, что хоть футбол по ней гоняй. Окна квартир, выходящих на веранду, расположены низко. Один из соседей – Леван, приглашая к себе в дом, даже предложил перелезть через окно.
— Да вы не конфузьтесь, — говорит он. — Мы и сами так часто делаем. Когда хочется выйти прямо на веранду, мы смело лезем через окно. Это проще, чем через дверь.
И в самом деле проще, пронеслось в голове после того, как я решила попасть в гости традиционным способом – через дверь. А все дело в том, что нужно спуститься, а потом пару ступеней подняться.
Микаэл Таривердиев. Гений с Мтацминды >>>
— Композитор Таривердиев? – уточняет Леван, узрев мой предмет интереса. – Да, он жил тут, на третьем этаже. Жаль, что старожил в этом доме практически не осталось. Если бы мы жили тут, то хотя бы знали какие-то детали о жизни именитого маэстро, интересные подробности из прошлого. Мы живем в районе Ваке, на улице Аракишвили, здесь всего лишь снимаем квартиру.
В комнату вплывает со стаканом холодного кофе супруга Левана. Напиток водружается передо мной, и в комнате завязывается разговор, схожий чем-то с увертюрой к главной теме – жизни в старых домах.
— Старые дома — это другая коммуникация. Мы с братом выросли в таком многоквартирном, старом доме. Он располагался на Колхозной площади. Он уже давно обветшал и высох. И будто ждал своего часа. Это все, конечно, было очевидно, — продолжает она. — Но вот то, что я увидела в тот день, так больно ранило… — делает она паузу. – Там ведь сейчас идут усиленными темпами ремонт и реставрация. Наш дом не подлежал ремонту. И я вам даже передать не могу, насколько больно видеть на месте двора твоего детства – зияющий котлован. Будто у тебя внутри что-то сравняли с землей.
Гениальный непоседа из тбилисского дворика
— Смотрите, на третьем этаже одна часть веранды застекленная. Микаэл Таривердиев жил во второй, открытой части, — рассказывает жительница с первого этажа, когда я оказываюсь во внутреннем дворе дома. — Вы опоздали на пять лет, — продолжает женщина. – Рядом со мной, через стенку, жил ныне покойный Гия. Вот он знал многое про наш двор. Старшее поколение уходит, а вместе с ними и история нашего дома.
Дом, если смотреть на него со двора, имеет форму подковы. По левую сторону от входа во двор соседи разбили милый и аккуратный сад. Венчает уютное великолепие тенистого дворика живописного вида лестница. На ступенях капризно изогнутой лестницы снимали эпизоды одного из самых известных грузинских фильмов Георгия Шенгелая "Мелодии Верийского квартала". Говорят, раньше в этом дворе был даже фонтан.
— Жителей двора становится все меньше. Редеет наш двор. Из 30 квартир 18 сдаются квартирантам. За некоторые из них платят по 50 долларов в сутки. Люди покупают жилье, ремонтируют и сдают. Обеспечивают себе безбедное существование. Но затевать ремонт по карману не каждому. У меня, например, во время дождя льет в доме, как из ведра. Делать капитальный ремонт пока не получается. Гораздо важней укрепить фундамент. Я слышала, что капитальный ремонт делали в 1961 году. Не знаю, стоит ли доверять обещаниям нынешнего мэра города, но Каладзе заявил, что после завершения реабилитации площади Гудиашвили, мэрия приступит к работам на улице Ингороква. Вот и живем ожиданием, что дойдут наконец и до нас.
По выходу из тбилисского двора кидаю прощальный взгляд на окна Таривердиевых. Кто знает, сколько раз скучающим взглядом сверху окидывал этот дворик длинноногий, нескладный подросток, наделенный огромной любознательностью и неуемной фантазией.
"Когда Микаэлу исполнилось шесть лет, родители, заметив большой интерес к музыке, купили пианино, а в семь лет отдали в музыкальную школу-десятилетку при Тбилисской консерватории, — вспоминает учившийся в одной с ним 43-й школе Сергей Гевенян. — Однако серьезные занятия по традиционному репертуару музыкальных школ его мало увлекали, и учился он только в угоду маме, которую обожал".
По словам Гевеняна, Микаэл с самого раннего детства был еще тем сорванцом, жажда преодоления в нем подавляла страх.
"Вот он в парке убегает от взрослых, одержимый желанием спуститься на парашюте с вышки. Огромная высота. "В животе стало холодно, а сердце стучало в глотке". И спустился, хотя сначала завис в нескольких десятках метров над землей – не хватило веса, ему было всего пять лет. В шесть лет он убегает от домработницы с дворовыми мальчиками купаться. Смело прыгает, не умея плавать, в Куру. Коварная, с водоворотами, стремительная река несет его. Мальчика спас незнакомец и проплыл, обхватив Микаэела, полгорода мимо отшлифованных отвесных стен набережной, пока не появились лестницы".
Один на один с миром…
Если бы мне выпала удача записать интервью с Микаэлом Леоновичем, я бы наперво призналась ему в любви. Точнее в любви к его музыке, что практически тождественно. Я бы обязательно сказала, что его мелодии помогают жить. Они, как маяки, помогающие в штормовую погоду пристать к берегу. Понять, где главное, а где второстепенное. И как дальше жить…
Как рассказывает о нем режиссер Сергей Соловьев, Таривердиев был в некотором смысле сноб. Но это была такая броня, под которой скрывалась исключительно нежная и ранимая душа. Человека, который столь глубоко переживает и так остро реагирует, нужно было еще поискать. Микаэл Таривердиев прожил всего 64 года. Но с той душевной оголенностью, какая наблюдалась в этом талантливом человеке, прожил он, получается, немало. Тем более в его жизни были эпизоды, которые ранили его в самое сердце и оставляли в нем глубокие рубцы.
Есть одна нашумевшая история о том, как подшутил над Микаэлом Таривердиевым композитор Никита Богословский. Это случилось после выхода на экраны фильма "Семнадцать мгновений весны". Как-то раз в Союз композиторов пришла телеграмма от французского композитора Франсиса Лея. В ней композитор якобы обвинял Таривердиева в плагиате и говорил о том, что фортепьянная пьеса "Двое в кафе", написанная Микаэлом Леоновичем к эпизоду встречи Штирлица с женой, позаимствована из музыки Лея к фильму "История любви". Таривердиев сначала даже внимания не обратил на это обвинение. Но потом началась травля, и от абсурдности обвинения он чуть не слег. Ему еще очень долго пришлось доказывать, что музыка к фильму написана им, а телеграмма Богословского — жестокая шутка.
Микаэл Леонович всегда пользовался популярностью у женщин. Была в нем помимо таланта, как принято сегодня говорить, и некая харизма. Противоположный пол, как магнитом, притягивало к привлекательному мужчине. Он ехал по Ленинградскому шоссе в Москве, когда прямо под колеса выскочил пьяный человек. За рулем в этот момент находилась любимая женщина, актриса Людмила Максакова. Человека они сбили насмерть. И Микаэл Леонович взял вину за содеянное на себя. В итоге он получил два года и попал под амнистию. Внешне сдержанный и спокойный, он очень сильно переживал эту историю. На этой почве у него даже отнялись ноги. Микаэл Леонович обладал гигантской силой воли и блестяще внешне сдерживал свою сверхчувствительную натуру. Этот эпизод из его жизни впоследствии лег в основу любимого всеми фильма Эльдара Рязанова: "Вокзал для двоих".
"В последние годы ему часто снился один и тот же сон, — рассказывала его супруга Вера Таривердиева. — Как будто он плывет в море. Море уносит его далеко. И берег не виден. Это был грустный сон. Море было веселым днем. Ночью, когда оно снилось, оно становилось грустным. Потому что это было другое море. В его музыке, время которой еще не наступило, он одинок. Впрочем, он всегда одинок, человек, самоопределившийся внутри самого себя. Потому что он один на один с миром …".
