Я набрела на этот дом случайно. Шла себе, погруженная в мысли о смысле бытия. Пыталась найти ответы на вечные вопросы. Ну, осень, знаете ли, хандра и все такое. И тут взгляд выхватывает из черно-белой рутины входную дверь.
Дверь как дверь, только узор на решетках дверных проемов, как сложноподчиненное предложение. Все пытаешься разглядеть, какой из орнаментов – главный, а который второстепенный член предложения. Например, металлическая линия, изогнутая в форме булавки. Что она могла означать? Хотя, может, это и не булавка вовсе, а всего лишь плод моего воображения.
Откуда тут быть булавкам, когда дом строил для себя врач. Так что, уж если изображать что-либо, то скорее ланцет ну или другой медицинский инструмент. Как поведал мне один историк, на Бебутовской 56, а именно так называлась в старину улица Асатиани, жила чета медиков. Гинеколог Минас Мкртчян и его супруга – педиатр. В доме размещалась частная клиника. Мкртчян построил дом в конце позапрошлого столетия.
Лестница поперек счастья
Парадная в этом доме освещается слабо. В помещении горит одна единственная лампочка. Даже в дневное время на стены ложится какая-то сумеречная нега.
Стены и потолок уже давно требуют капитального ремонта. Да что там капитального, хоть какого-нибудь. Когда-то стены были такими же роскошными, как потолок.
Обои на нем, правда, обветшалого вида, но хоть какие-то, чего не скажешь о стенах. Здешние жители говорят, что и стены помнят на себе бумажные одеяния. Но "дизайнеры" от эпохи советов предпочитали всем художественным изыскам простую, пролетарскую краску.
Легко допустить, что хозяева ретировались из дома после свержения царской власти. Ну, и как повелось, дом превратился в коммунальное жилье. Много поколений в нем выросло. Жительница по имени Мзия тоже живет в этом доме давно. Вначале Мзия говорит, что дом принадлежал вовсе не Мкртчянам, а грузинскому дворянину Папуне Церетели. Потом добавляет:
- Эх, какая разница, кем дом построен, главное, что он рушится, погребая нас под развалинами. В этом доме жили писатель Леван Готуа, трафарет тут был, но его почему-то сняли или украли, не знаю. Другой писатель - Борис Чхеидзе проживал.
- Я не маленькая по возрасту, - говорит мне моя знакомая, - мне 75 лет. И вот я бегала в сакребуло (городской совет - прим. ред.), просила – восстановите, пожалуйста, мемориальную доску Левану Готуа, но все тщетно. Тут соседка одна живет, так она говорит: "Неужели вам не лень бегать, выбивать, волноваться по такому поводу?". Ну, я ей ответила: "Да, вообще-то лень, но сердце болит, правды хочется". Уже и к депутату ходила с жалобой, что дом рушится, помогите. И во времена прошлой власти ходила, обивала пороги.
Тут я решаю уточнить у жительницы, планируется ли вообще реставрация в этом доме, что говорят чиновники. На что она мне отвечает, что реставрация запланирована, как ей сказали, в 2020 году.
- Надо видеть, что творится внутри! - вздыхает Мзия.
Пару лет назад лестница, ведущая на второй этаж, проломилась. Повезло, никого не прищемило, не придавило.
Во время разговора по лестнице поднимается молодой мужчина, сосед.
- Тут еще две ступени не хватает, и я чудом уцелел, когда она обвалилась, - подхватывает он.
- Ты скажи журналисту, что ты молод, силен и к созданию семьи готов. Да вот, не можешь привести в дом девушку, потому что боишься, что ей придется ходить по этой лестнице, и она в один прекрасный день окажется погребенной под этими ступенями, - советует моя знакомая.
- Да, вот эта треклятая лестница и мешает мне решиться на такой подвиг, - смеется парень и скрывается в темноте второго этажа.
- Мы обращаемся в гамгеоба района. Насколько я знаю, фундамент никогда не укреплялся, хотя я тут постарела. Вы понимаете, государство может начать работы по укреплению, но, согласно закону, десять процентов от суммы должно заплатить население. Это в районе 1200 лари (примерно 445 долларов - прим. ред.) на человека. А тут живут, в основном, пенсионеры. Откуда у нас такие деньги?
- Туристы все время снимают наш дом. Господи, и что же им нравится в этих рушащихся домах? – вздыхает вторая соседка, которая все это время прислушивалась к нашему разговору. А мемориальные доски проживавших деятелей все же нужно установить, - добавляет она. Снаружи, у входа в парадную, все же есть одна такая доска. Исходя из ее размеров, ее трудно не заметить. На ней значится, что в этом доме жила семья знаменитых академиков – Орбели. Надпись сделана на грузинском и армянском языках.
Расхищение Эрмитажа и письмо генералиссимусу
Признаюсь, чем больше я читала об этих братьях Орбели, тем большей симпатией проникалась. Особенно, к одному из них – младшему брату Иосифу Орбели. С такой внешностью голливудские холмы бы покорять. А он в ученые подался. Только не виноватый он. Его с детства в ученые мужья готовили. Да и по сути, выбор был безальтернативный. Судите сами. Отец Абгар Иосифович Орбели – профессор, мировой судья, прокурор. Мать Варвара Аргутинская-Долгорукая – педагог по фортепиано, благотворитель. Оба, между прочим, благородных кровей. Понятное дело, в такой семье ребенка с младых ногтей к научной карьере готовили. Так же, как и двух остальных братьев - Левана и Рубена.
Старший из братьев Рубен Орбели окончил 3-ю мужскую гимназию. И махнул покорять Петербург. За свою научную карьеру он побывал магистром прав университета, доктором прав Йенского университета и лектором Тамбовского государственного университета. Но главной страницей в его биографии стала работа в экспедиции подводных работ особого назначения. Подводная археология – была его страстным увлечением. Именно он, Рубен Абгарович Орбели, заложил основу подводной археологии. Оставил свой след в науке и средний брат - Леван. Академик Леван Орбели по праву считается одним из создателей эволюционной физиологии. Приехав в Петербург, он поступил в Военно-медицинскую академию. А в студенческие годы работал в лаборатории академика Павлова. Именно он возглавлял Физиологический институт АН СССР после смерти учителя.
Что же до младшего Орбели, то он дважды спас музей искусств Эрмитаж. Год 1932-й. В стране советов свирепствует массовый голод. Нужны деньги для закупки хлеба за границей. К тому же пятилетку-то ведь никто не отменял. В Эрмитаж приходят люди из Нарком Внешторга СССР. Их в музее встречает руководитель восточного отдела и заместитель директора музея Иосиф Орбели. Ему предъявляют список предметов, которые ведомство собирается изъять. Орбели отказывается им их выдать, грубо говоря, указывает на дверь. Неслыханная дерзость, которая другому стоила бы жизни. Но Орбели она сходит с рук.
Как грузинский князь спас коллекцию Эрмитажа >>>
Везти постоянно, конечно же, не могло. И коммунисты все же расхищали музей. Пока Орбели не решился на крайнюю меру - он написал письмо генералиссимусу Сталину. В нем он упоминал о недопустимости таких действий Внешторга. Как ни удивительно, ответ пришел. В письме говорилось, что восточный отдел музея больше трогать не будут. И Иосиф Орбели принял еще более рискованное решение – перенести самые ценные музейные экспонаты в восточный отдел. Так Иосифу Орбели удалось спасти коллекции Эрмитажа.
Блокада, эвакуация и природная честность
В 1941-м из Москвы пришел приказ эвакуироваться на Урал. Именно Орбели организовал эвакуацию экспонатов в Свердловск. Говорят, расставаясь с музейными ценностями, Орбели плакал, как ребенок. А потом началась блокада. Орбели наотрез отказался оставлять город и организовал в Эрмитаже крупное бомбоубежище. В нем нашли приют научные сотрудники из самых разных институтов, актеры, артисты. Бомбоубежище Эрмитажа вмещало до двух тысяч человек. В 1942 году Орбели командируют в Армению. В это сложное время руководство принимает решение – открыть в Армении академию наук. Иосиф Абгарович собирает самых выдающихся специалистов в этом оплоте знаний и возглавляет ее.
В Ленинград он возвращается уже после окончания войны. В его жизни начинается новый этап. Иосиф Орбели выступает со своей знаменитой речью на Нюрнбергском процессе и уличает нацистов в целенаправленном обстреливании и бомбежке Эрмитажа. Адвокаты немецких военнопленных пытаются защитить своих подзащитных. Но тщетно, Орбели остается непреклонным. За время блокады Ленинграда, в Эрмитаж было выпущено 30 артиллерийских снарядов.
Впрочем, ни этот факт, ни даже тот, что Орбели два раза спас этот музей от уничтожения, его самого спасти не смогли. Орбели уволили с должности директора в 1951 году. Виной тому послужила его честность и принципиальность. Он вступился за авторитет и учение своего учителя Николая Марра. Учение Марра было развенчано с выходом работы Сталина "Марксизм и вопросы языкознания". Филолог Марр утверждал, что язык - явление наднациональное, а Иосиф Сталин считал, что язык - явление национальное и общественное. Все вузы и институты страны изъяли книги Марра. Началась травля. На защиту академика встал только его ученик, Орбели. За что и поплатился. Иосифу Абгаровичу всю жизнь удавалось лавировать. Так, например, в разгар репрессий Орбели получил указание НКВД немедленно представить список сотрудников Эрмитажа, имевших дворянское происхождение. Орбели его представил. Первым в этом списке значилась его фамилия. Ему и это сошло с рук. Ему традиционно везло, но только не в этот раз. После ухода из Эрмитажа он не сломался, не сник. Хотя, было невыносимо больно за такой поворот в судьбе. Он ушел с головой в науку.
Иосиф Орбели ушел из жизни в 1961-м. Его хоронил чуть не весь город. Да и как же иначе, он ведь стал практически символом Ленинграда.
"Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор" - как любил цитировать востоковед Иосиф Орбели слова своего любимого Шота Руставели…
