Sputnik поговорил с Михаилом Синельниковым об особенностях грузинского поэтического слова, о стихах Иосифа Сталина и о том, как бессмертный "Витязь в тигровой шкуре" повлиял на работу загсов в далекой Киргизии.
– Михаил Исаакович, расскажите, почему вы, большой поэт, стали переводчиком?
– Когда я пытался войти в литературу в 70-е годы, то существовало большое предубеждение властей против нового поэтического поколения. Негласно наверху признали, что эксперимент с поколением Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной был ошибкой. Существование этой получившей международное признание группы принималось вынужденно, как свершившийся факт. Но что-либо подобное в дальнейшем исключалось. Поэты-шестидесятники были обречены остаться вечно молодыми.
Это было для меня благом. Во-первых, переводы давали некоторую обеспеченность. Во-вторых, свободу, потому что я мог ни в чем не участвовать и не состоять. Я мог уехать в страну, поэтов которой переводил, и просто долго там жить. Но, с другой стороны, конечно, тут была и некоторая ущербность. Занятие переводами было неким клеймом и нисколько не облегчало печатание собственных стихов.
– С каких языков вам доводилось переводить?
– Я переводил поэтов, главным образом, восточных. Классиков и новых авторов персидско-таджикской поэзии, поэтов разных тюркских народов, армянских, грузинских. Я перевел произведения более сорока грузинских поэтов, и их в моей собственной антологии, наверное, больше всего. Грузия вообще – огромная часть моей жизни. И, думаю, лучшая – еще и потому что совпала с молодостью.
– Каким временем датируются ваши первые переводы с грузинского?
– В грузинские переводы меня, еще довольно молодого человека, вовлек поэт Александр Межиров в 1970 году. В 1971 году я впервые приехал в Тбилиси. Впечатления были потрясающие. Я бы сказал, что застал вечер Тбилиси. Но это была еще не глухая ночь. Я видел там удивительных людей, удивительных писателей. Я застал закат. Но роскошный.
– Насколько сильной была традиция литературного перевода с грузинского?
– Грузинскую поэзию на русский язык переводили давным-давно. Всерьез началось это, наверное, с Бальмонта, который, находясь на пароходе и отправляясь в эмиграцию, узнал от англичан о великом Шота Руставели. И настолько увлекся, что перевел "Витязя в тигровой шкуре". Потом, в советское время, в Грузию приезжали Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Николай Тихонов…
И вот, обдумывая весь этот путь, я собрал обширный сборник шедевров грузинской поэзии в лучших, на мой взгляд, русских переводах. Наверное, мне и полагалось это сделать, потому что я объективно был последним в этом ряду. В книгу вошли переводы Пастернака, Цветаевой, Мандельштама, Лившица, Тихонова, Заболоцкого, Антокольского, Тарковского, Межирова, Евтушенко, Ахмадулиной, Леоновича – более тридцати русских поэтов.
Книга обрамлена русскими стихами о Грузии. Великими стихотворениями Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Бальмонта, Бунина, Маяковского, Есенина, Мандельштама, Пастернака, Тихонова, Заболоцкого. Замечательных русских стихов о Грузии не меньше, чем переводов. Но ведь и удавшиеся переводы тоже стали частью русской поэзии.
– Можно ли построить какую-то иерархию грузинских поэтов?
– Несомненно. Иерархия, существующая в грузинской поэзии, в общем известна. Пойдем от начала. Надо иметь в виду, что грузинский язык, хоть и обогащался веками, но остался достаточно консервативным. Поэтому Руставели грузинами легко читается. Нет затруднений, которые бывают у англичан с чтением Шекспира, а у русских – с чтением "Слова о полку Игореве".
Книги Шота Руставели хранились в домах, как величайшие семейные сокровища, переходя из века в век. Почти 900 лет. А в новое время поэзия Руставели оказывала влияние на словесность других народов. Например, в 1938 году великий поэт Алыкул Осмонов перевел "Витязя" на киргизский язык. И поэма Руставели стала любимой книгой киргизского народа. В Киргизии детей до сих пор называют именами руставелиевских героев: Автандил, Тариэл.
Потом были еще два выдающихся поэта. Это Акакий Церетели, в творчестве которого мы можем найти что-то близкое, с одной стороны, Пушкину, с другой – Некрасову. Но любимым с детства поэтом для многих является Илья Чавчавадзе. Это – отец грузинской нации. Он создал облик современных грузин. Он – их учитель, наставник. Он и общественный деятель, и проповедник. На мой взгляд, Грузия и доселе жива заветами Ильи Чавчавадзе.
– Ну, а в советское время?
– Назовем этот отрезок истории "новым временем". Он включает в себя весь ХХ век и конец XIX. В новое время в Грузии было два главных поэта. Это Важа-Пшавела и Галактион Табидзе. Важа-Пшавела – это поэт-мыслитель, творец эпоса. Выдающийся грузинский литературный деятель и отец символизма Григол Робакидзе сказал: "Там, где кончается Ибсен, начинается Важа-Пшавела".
Галактион Табидзе был поэтом-символистом. Но его явное величие, чарующая музыка его слов, подобная пению ангелов, казались собратьям столь невыносимыми, что другие символисты его сторонились, ревновали, третировали. В общем, тяжело переносили его гениальность. Много тяжкого перенесший, он бывал по собственному желанию и юродивым, городским сумасшедшим, позволял себе многое, издевался над всеми и над всем.
Кроме того, существовала великолепная группа символистов "Голубые роги". Имелись в виду буйволовые роги для винопития. Из этих поэтов, прежде всего, нужно отметить Тициана Табидзе – двоюродного брата Галактиона. Он божественно хорош в переводах Пастернака и Тихонова.
Еще один из великих поэтов Грузии – это Георгий Леонидзе. Все, что осталось у Николая Тихонова от его ранней поэтической гениальности, вылилось в восхитительно прекрасные переводы из Леонидзе.
– А с кем-то из грузинских поэтов лично вы были знакомы?
– Был близко знаком с целым рядом поэтов, принадлежавших к разным поколениям. Мне не забыть Ираклия Абашидзе. Я был, после Межирова, с начала семидесятых годов, его постоянным переводчиком, его приближенным, его придворным, иногда даже его советчиком, хотя он был мудр сам по себе и видел людей насквозь. Он был председателем Верховного Совета Грузии, лицом официальным, но внутренне – совершенно свободным человеком.
В пятьдесят лет Ираклий выбросил почти все свои предыдущие стихи. И после путешествия в Иерусалим создал цикл потрясающих покаянных стихов. Выдающийся литературовед Михаил Бахтин, который ознакомился с "Палестиной" в переложении Межирова, был настолько взволнован, что даже дал в Шведскую академию телеграмму, заявляя, что вот, именно эта, столь иррациональная, покаянная, идеалистическая поэзия заслуживает Нобелевской премии. Но премии Ираклию не дали. Эта история, видимо, послужила даже некоторой его опале.
Высоко ценю поэтессу Анну Каландадзе, которая не так давно умерла. Наверное, какое-то чудо было в ее стихах. Один мудрый человек мне сказал: "От ее стихов такое ощущение, что перелетел к нам огонек со свечи, зажженный в XII веке".
Я с печалью вспоминаю еще некоторых замечательных поэтов. Был Григол Абашидзе – прелестный, обаятельный, образованный. В юности учил старо-французскую литературу, знал наизусть стихи русских поэтов-акмеистов. Я любил поэтического патриарха Колау Надирадзе, старого Карло Каладзе, пожилого Хуту Берулаву, тогда еще молодых Шоту Нишнианидзе, Мориса Поцхишвили. Список велик…
– Оказывала ли влияние на грузинских поэтов русская поэзия?
– Когда Николай Тихонов впервые приехал в Грузию, совершенно незнакомый ему Паоло Яшвили пришел к нему в номер и наизусть прочитал: "Мы разучились нищим подавать…" Стихи Тихонова. Великое, кстати, стихотворение, равное по насыщенности какой-нибудь повести гениального Платонова.
Грузины того времени были читателями русской литературы. Некоторым сейчас не хотелось бы это признавать, но ведь и европейскую литературу они узнавали в значительной мере посредством русских переводов. Я не являюсь защитником ошибок и злодеяний империи. Но думаю все же, что ее годы были не худшими в истории Грузии. Ну, а если мы касаемся сталинских лет, то, простите, мы пережили это все вместе.
– Сталин ведь тоже был поэтом?
– Сталин писал стихи. Один грузин, шутя, мне сказал: "Он мог бы стать поэтом, не хуже Иосифа Нонишвили. Но испортился". Однако одно стихотворение Сталина печатают до сих пор. Оно обязательно присутствует в грузинской "Родной речи".
– Наверное, оно печатается под псевдонимом?
– Маленькое стихотворение подписано Сосэле – это забавный псевдоним для детей. Потому что имя Сосо – уменьшительное от Иосиф, а Сосэле – уменьшительное от Сосо. То есть, если по-русски, Сосончик. И вот это стихотворение написано молодым Иосифом Джугашвили в ту пору, когда он печатался в газете Ильи Чавчавадзе. Но потом произошла ссора, свежая продукция юного семинариста Чавчавадзе не понравилась, и он якобы произнес роковые слова: "Вот сейчас все молодые грузины пишут стихи, а некоторые – идут в революцию. Вот шел бы ты в революцию".
Во всяком случае, Сталин начинал как поэт. Потом Арсений Тарковский мне рассказывал, как он его переводил. Это весьма поучительная история. Книгу стихов Сталина в русских переводах запланировали издать к 70-летию, в 1948 году. Был выплачен огромный гонорар. Но в итоге переводчика заставили сдать все черновики. И даже копирку.
Как сказал один партийный деятель, утешая Тарковского: "Со свойственной ему скромностью товарищ Сталин не одобрил наше начинание".
– Сталину не понравилось, как перевели?
– Сталин не мог себе позволить, являясь "вождем всего прогрессивного человечества", выступить в роли молодого грузинского поэта. Он согласился только на то, что переводы выйдут в день 70-летия в газете "Известия". И они вышли – два от Павла Антокольского, два от Тарковского.
– Получается, стеснялся товарищ Сталин своих стихов.
– Дело в том, что содержание стихов товарища Сталина никак не годилось для той роли, которую он избрал для себя в истории. Разве только стихотворение, которое печатается в "Родной речи" и учит детей любви к родной земле. Все же остальное – никак не согласуется с марксизмом. Ибо преимущественно это диалоги.
Форма диалогов характерна для традиционной грузинской поэзии. Это разговоры: сосед – соседка, пастух – пастушка, девушка и юноша. Забавные диалоги с кокетством и с легким намеком на возможное соблазнение. Это, конечно, не пристало "отцу народов мира".
Но в иной обстановке Иосиф Виссарионович вполне мог стать поэтом-профессионалом. В Грузии вообще много поэтов. В советское время в состав Союза писателей Грузии входило 600 человек. Из них 500 были поэтами. Это, конечно, невероятно, но объяснимо. Любит грузинский народ поэзию.
– Возможно ли возобновление культурных связей Грузии и России в прежнем объеме?
– Вы знаете, боюсь, что хорошего я не скажу. Потому что упадок и там, и тут. Понимаете, лично мне и хочется побывать сейчас в Грузии, и как-то страшновато и больно. Те, кого я любил, уже превратились в мемориальные доски на стенах своих домов.
Я вот могу выйти на трап самолета и воскликнуть: "Где Ираклий? Где Анна Каландадзе? Где Григол?". Нет того уровня людей – ни там, ни тут.
А тогдашняя жизнь была чудом. Потому что Пастернак был близким другом Тициана Табидзе и Колау Надирадзе. Борис Леонидович мог после того, как его разгромила центральная власть, приехать в Тбилиси и жить у Колау. Потому что Тихонов был настоящим братом Леонидзе. Это были настоящие братские отношения. Они не сводились к переводам. Это были отношения поэта и поэта.
Это была та Грузия, которую я полюбил навсегда.
