Если бы однообразное течение жизни не нарушалось личностями, способными презреть монотонность существования, то стимулов для вдохновения оставалось бы все меньше. Потому и ценно, что Сергей Параджанов, необыкновенный кинорежиссер, был уникальным постановщиком и собственной жизни.
Это был человек не вполне нормальный, взбудораженный художник с фонтанирующим воображением, который возвышался над нормами обычного поведения и жил по особым правилам, установленными им для самого себя. Уроженец старого тифлисского уголка Параджанов был живой моделью олицетворенного перфоманса.
Складывалось впечатление, что он, в сознании своем, реально общался с какими-то узорчато-ковровыми "галлюцинациями" в тесном единстве с лучистыми образами не только существующих, но и несуществующих, выдуманных им самим, людей.
Он был волшебником, этот Сергей Параджанов, но волшебником странным – гением и "дурачком" одновременно. Не прикидываясь ни первым, ни вторым. Гением он был по уровню отпущенного ему творческого дарования, а "дурачком" – по зову сердца и по отношению к бренной жизни, которую любил, не слишком цепляясь за нее.
Второе представляется даже еще более важным, чем первое. Возможно, потому, что, мучимый иллюзорностью и условностью существования и нередко попадая в расставленные жизнью сети-ловушки, осознавал потребность не только в возвышенном, но и в приземленном (не в земном, а именно – в приземленном) – как способе расслабиться в неудержимом, релаксирующем смехе над собой и над всем, что его окружало.
"Придуривался" же он, насколько можно себе это представить, самым естественным образом: потребность в бегстве от реальности нуждалась в сбалансированном пребывании в обоих состояниях, чтобы подсознательно наслаждаться чувственно-суматошным восприятием и ощущением того и другого одновременно. Нарушение баланса вело к скуке и однобокости творческого начала, к ослаблению энергии воображения и мощи самовыражения.
Помнится, все восхищались и удивлялись. Особенно те, кто понимал, что это такое – творить не просто кино как таковое, а создавать ощущение парения над реальностью.
При этом не всех восхищала его сумбурная, основанная на социальной аритмии, донимающей гениев, жизнь. Но все вместе, прилагая усилия, достигали понимания того, что эта его жизнь – именно его жизнь. Такова печальная судьба странника, понукаемого земными властителями и поборниками нравов.
Параджанов, ушедший из жизни спустя 66 лет после своего появления на свет, как никто другой ассоциировался со старым Тбилиси, этим "чудесным городом детских снов" – с его горбом-горой, символом бремени житейских тревог, и, как выразился поэт, с "деревянным флотом крылатым, летавшим только в старину". Городу подходили и его взрывной темперамент, и эпатажный стиль жизни, и плоды оставленного этому миру уникального творческого выплеска.
Параджанов покинул всех – родных, друзей, соседей, коллег и сам город – в тревожное для его страны время. Словно судьбе, или – провидению, было угодно, чтобы он попрощался с жизнью в Ереване, а не в Тбилиси, где он появился на свет. Его уход совпал со смутной для Грузии эпохой, обозначившей поворот от известного всем прошлого к неведомому и непредсказуемому будущему – с его родовыми муками независимого становления и государственного самоопределения.
В Армении, понятно и похвально, позаботились, и – основательно, о том, чтобы увековечить память о Параджанове. Похоронили в Пантеоне парка Комитаса, создали дом-музей. Скорее – музей, чем дом, потому что дом его остался в Тифлисе. И детство осталось там, и могилы родителей, и воспоминания о лучших днях – все то, что образует человека и его живую суть. Главное же – дом: небольшие комнаты, где бывали Марчелло Мастроянни, Майя Плисецкая, Владимир Высоцкий, любимейшая из актрис – Софико Чиаурели, которую Параджанов боготворил. Там же остались двор, лестницы, запахи, воспоминания о совместных кутежах, громких ссорах, шумных свадьбах… В Тбилиси остались детские лица, которые превратились со временем в сосредоточенные взоры взрослых людей, и лица взрослых людей, исчезнувшие навсегда после многих лет.
Дом-музей Параджанова в Тбилиси, увы, не состоялся. Он стал бы естественным продолжением его общения с теми, с кем он не успел попрощаться. Органичным и понятным фактом. Трудно представить себе детство и юность, зрелые годы Параджанова в другом городе, как непросто вообразить, что дом-музей Федерико Феллини можно устроить в Буэнос-Айресе, а дом-музей Махатмы Ганди – в Таллинне. Но так уж сложилось…
Время, дело известное, меняет людей. Они не в силах всегда помнить обо всем и постепенно, сами того не желая, забывают о прошлом, о тех, кто им был некогда дорог и необходим, или тех, кто просто составлял привычную часть среды и, соответственно, той живописной панорамы, без которой существование казалось немыслимым. Забывают не все подряд, но и помнят не обо всем. Наиболее долго помнят, правда, тех, кто дарил самые потрясающие подарки, какие могут быть на свете – радость, удивление, восхищение, массу необыкновенных впечатлений, ну и "всамделишние" подарки в виде разного рода выдумок, предметов, пусть и, на первый взгляд, незатейливых. Прекрасный "сумасброд", каким был Параджанов, оказался чародеем и в этом деле, раздавая знакомым и незнакомым созданные собственными руками поделки, выполненные благодаря изощренности его безграничной фантазии. Эти изобретательные творения в виде коллажей, созданных из странных предметов, оживших во взаимодействии с рисунками и фотографиями, эффектно дополнили и усилили ощущение незаурядности параджановского таланта.
В условиях, когда дома-музея нет, когда уйдут из жизни и те последние, кто его помнил, возникнет трагический вакуум. Конечно, останутся фильмы, памятник, музей. И все же…
По странному и удивительно уместному стечению обстоятельств, в котором доминирует закономерность, Параджанова еще в 80-е годы стал довольно часто фотографировать один сметливый тбилисский парень. Съемками он занимался интенсивно и, можно сказать, азартно. Не говоря о смелости – в некотором смысле, поскольку Параджанов в те годы находился у властей в опале. Со временем фотограф стал обладателем множества ценных кадров, которые образовали полновесный архив. Лучшие из них вошли в красочный альбом, изданный к 90-летию режиссера…
Именно это издание, вслед за работами самого Параджанова, позволило еще раз увековечить фигуру Художника. Альбом стал результатом работы профессиональных мастеров, и в особенности автора – тбилисского фотомастера Юрия Мечитова. Среди снимков – и тот самый, снискавший широкую известность, который подсказал скульптору идею памятника Сергею Иосифовичу в Тбилиси: Параджанов в полете…
Поразительна уловка художника: он подпрыгнул в тот миг, когда фотограф нажимал на спуск затвора, и этот "выстрел" сохранил образ "прекрасного сумасброда", взлетевшего над реальностью.
