Сегодня некоторые политики, в угоду конъюнктуре, вообще отрицают то, что на территории их государств работали концентрационные лагеря. В том числе детские. Сам факт того, что на территории некоторых стран за колючей проволокой убивали и мучили детей, вызывает у европейски ориентированных политиков сомнения.
Sputnik пообщался с писателем, публицистом, членом Центрального совета Российского военно-исторического общества Арменом Гаспаряном и узнал, почему о малолетних узниках нацизма молчала советская пропаганда. И почему о них предпочитают молчать сейчас.
– Армен Сумбатович, когда были организованы детские лагеря смерти?
– После 22 июня 1941 года, наряду с лагерями для пленных, на оккупированных территориях Советского Союза создаются лагеря смерти. Сначала для взрослого населения. Потом, по мере неудач германской армии, стали появляться лагеря для детей.
– Но зачем? Немцы ведь – народ практичный. Для чего нужны были дети?
– На детях ставили опыты, в основном медицинские. Для летчиков, для нужд ваффен-СС и, соответственно, вермахта на Восточном фронте. У детей выкачивали кровь, им делали операции без наркоза – замерялся, соответственно, болевой порог. Была произведена масса опытов.
Информация о них частично, кстати, фигурировала на Нюрнбергском военном трибунале. Все эти медицинские опыты, на самом деле, документально зафиксированы. Потому что немцы, будучи такой вот абсолютно забюрократизированной нацией, все старательно фиксировали и отправляли рапорты, соответственно, в Берлин.
История крайне тяжелая, крайне неприятная. В самой Германии стараются об этом не говорить.
– Где было больше всего детских лагерей?
– Больше всего таких лагерей было на территории Белоруссии. Это вообще самая пострадавшая с точки зрения немецкой оккупации республика Советского Союза. Несколько лагерей было на территории Латвии. Самый известный – конечно, Саласпилс.
– Как вы относитесь к тому, что современные латвийские политики сомневаются в статусе Саласпилса как лагеря смерти?
– Современные латвийские политические элиты всячески отрицают существование лагеря смерти, называют его чуть ли не сборным пунктом для отправки людей на принудительные работы. Все это – абсолютная ерунда. И Саласпилс, и другие, менее известные, места – лагеря уничтожения.
О них мало кто знал. Разве что местные жители имели представление о том, что в лагерях происходит – потому что все они были снабжены печами крематориев.
Население Советского Союза и мировое сообщество стало узнавать о лагерях смерти по мере освобождения территории страны от немецких захватчиков. Тогда появилась специальная Комиссия по расследованию преступлений оккупантов и их пособников, которая старательно фиксировала и составляла акты непосредственно по всем точкам концлагерей. В том числе раскапывали захоронения, если они существовали. Все это методично описывалось.
– Как получилось, что жители СССР почти ничего не знали о том же Саласпилсе?
– Это совершенно жуткие документы, их вообще не рекомендуется читать. На людей со слабым психическим здоровьем они могут оказать тяжелейшее воздействие. Именно по этой причине в Советском Союзе старались подобного рода литературу не издавать.
Конечно, были работы, посвященные истребительной политике нацистов на оккупированных территориях. Но отдельно, сами по себе, концлагеря в исследованиях не фигурировали.
И только где-то к середине 2000-х годов в России стали более-менее серьезно изучать эту крайне неприятную, крайне тяжелую тему.
Интересно, что самые громкие процессы над нацистскими военными преступниками, по сути, не затрагивали детские лагеря смерти. То есть известны процессы над деятелями из Аушвиц-Биркенау, из Дахау. Но сами по себе детские лагеря оказались в данном случае на обочине.
– Почему же советская власть умалчивала об очевидных зверствах нацизма? Ведь наверняка эту информацию можно было использовать в пропагандистских целях?
– Советский Союз был большой, интернациональной страной. Был девиз "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" А шуцманшафт-батальоны, которые занимались в том числе, выловом детей и отправкой их в концлагеря, были укомплектованы местными жителями – из Латвии, Эстонии, Украины. Поэтому в СССР от этих фактов старались дистанцироваться.
Мы жили за железным занавесом, и у нас была своя история, которая зачастую не соприкасалась с теми историческими исследованиями, которые проводились на Западе. Это умалчивание таило в себе, конечно, огромную неприятность в дальнейшем. Поэтому, когда на примере того же Саласпилса заговорили о том, что этот лагерь был чуть ли не "сборный пункт", у нас не оказалось серьезной аргументации.
– Но ведь есть доказательства, цифры?
– Цифры по жертвам в лагерях могут разниться в несколько раз. То есть, например, по Саласпилсу мы ориентируемся на заключение специальной государственной комиссии. В нем фигурирует свыше 50 тысяч погибших. А кто-то оперирует другими документальными данными – и цифры могут быть иными. Поэтому возникают некоторые вопросы, которые недобросовестные историки в значительной степени используют сегодня.
Хотя по большому счету спорить тут не о чем. Существуют документальные свидетельства, например, во Фрайбургском военном архиве Федеративной Республики Германия. Там есть великое множество фотографий. В Германии выходили в 60-70-х годах фотоальбомы, посвященные концентрационным лагерям. И сейчас такие работы выходят.
И мы вправе, я считаю, их показывать, потому что это часть совершенно невероятной трагедии, которая постигла народы Советского Союза. Но прежде всего русский народ. Потому что у тех же шуцманшафтов была своя внутренняя цель. Они сами говорили, что их задача – уничтожить как можно больше русских. А ребенок – без оружия. Он стрелять не будет. Заманивали-то многих как? Говорили: "Вас будут кормить, игрушки будут". И дети отправлялись в концлагеря, на опыты.
– И памятников на многих захоронениях жертв не ставили и ставить не будут?
– На территории Белоруссии бывшие лагеря смерти – это мемориалы. Там существует специальная государственная программа, что эти музеи, по-моему, под открытым небом, должны быть вечными памятниками и вечным напоминанием всем нам, живущим, о том, какой ужас происходил тогда на этих территориях…
Но для многих политиков в соседних государствах история Второй мировой войны – лишь политический инструмент, используемый в сиюминутных целях.
