У военного врача князя Николая Андроникашвили было три дочери. Старшая Нина родилась в 1906 году в Одессе, где Андроникашвили заканчивал медицинское образование и где встретил Марию Львову, свою будущую жену. В 1910 году на свет появилась вторая дочь Тамара. Младшая Этери родилась через десять лет, когда семья Андроникашвили, сменив не один город, добралась, наконец, до Тифлиса.
Нина
Жили безбедно — и в последний год независимости Грузии, и в первые годы власти советской. Николай Андроникашвили работал в больнице и занимался частной практикой. С приходом новой власти многие знакомые семьи уехали в эмиграцию, а большинство из тех, кто остался, были арестованы. Сам князь не пострадал и потому старался держаться вне политики и заниматься исключительно медициной.
А вот его старшая дочь к Советской власти относилась крайне отрицательно и не скрывала от родителей, что мечтает уехать за границу. В 1928 году такой шанс у нее появился.
"Красавица Нина, которой было 22 года, познакомилась с иранским консулом в Грузии Мирза Али ханом Сохейли, — рассказывает племянник Нины Андроникашвили Теймураз Гвелесиани. — Сохейли был очень образованным человеком, знал русский и английский языки. Он с первого взгляда влюбился в Нину. И когда ему пришло время уезжать из Грузии, позвал ее с собой.
Тетка всегда ненавидела советскую власть. И поняла, что предложение Сохейли — это прекрасная возможность уехать из СССР. И она ею воспользовалась. Я никогда не слышал, чтобы у нас в семье говорили о какой-то сумасшедшей любви Нины к Али. С ее стороны было, скорее, уважение".
Став женой Сохейли, Нина приняла мусульманство. Теперь ее звали Туба- Ханум. Через какое-то время она родила сына Ираджа, по-грузински — Ираклия. У самого Мирзы Али в Иране началась стремительная карьера. Он стал министром транспорта, а потом вновь вернулся на дипломатическую работу и в 1937 году был назначен послом Ирана в Англии.
Великобритания тогда считалась важнейшим стратегическим партнером Ирана, и командировка в эту страну была знаком большого доверия шаха и сулила серьезные политические перспективы в дальнейшем.
Супруга посла Ирана занималась организацией приемов, дипломатических завтраков и обедов. А еще она могла приглашать в английскую столицу своих родственников. Первой приглашение получила младшая Этери.
"Ее, хотя все происходило в 1937 году, отпустили за границу! — продолжает Теймураз Гвелесиани. — Приказ отдал Берия, который понимал потенциал Сохейли и уже тогда начал "наводить мосты" с Ираном. Этери пробыла в Лондоне больше года".
По возвращении из Англии в Тегеран Сохейли получил пост министра иностранных дел. А потом стал премьер-министром страны. Шах в это время был еще совсем молодым человеком, поэтому все бразды правления фактически находились в руках Мирзы Али.
А Нина была близкой подругой знаменитой красавицы Сураи, жены шаха. Пока мужья занимались политикой, женщины проводили время то во дворце шаха, то во дворце премьер-министра, который мало чем уступал жилищу монарха.
Сохейли пользовался поддержкой шаха и политических сил в стране. Он три раза становился премьер-министром Ирана. Во времена его руководства кабинетом министров Иран объявил войну Германии и разорвал дипломатические отношения с Японией.
Мирза Али занимался подготовкой Тегеранской конференции стран-союзниц в 1943 году. Принимал Черчилля, Рузвельта и Сталина. Нет сомнения, что Сталин был осведомлен о том, что жена иранского премьер-министра – грузинка. Поэтому, может быть, на всех приемах гостей угощали грузинским коньяком производства заводов Давида Сараджишвили. Того самого Сараджишвили, на чьи деньги получал медицинское образование отец Нины.
"В 1944 году в гостях у Нины побывали моя мать Тамара и дедушка Николай, — рассказывает Теймураз Гвелесиани. — Шла Вторая мировая война, а мама с дедушкой окунулись совсем в другую жизнь. Нина прислала за ними в Тбилиси персональный самолет премьер-министра. Мама с дедом пробыли в Тегеране три месяца, жили во дворце. Мама вспоминала потом роскошь, которая их окружала, и массу слуг, в белых перчатках гонявшихся по огромным залам за мухами.
Характер у тети Нины, видно, был непростой. Она держала всех в "ежовых" рукавицах. Это, наверное, и дало основание маме сказать в конце жизни какие-то критические слова в адрес Нины. На что мой отец буквально закричал: "Как ты можешь так говорить? Она же нас спасла!"
И это действительно так. Если бы не брак Нины с одним из первых политиков Ирана, стратегически важной для Советского Союза страны, еще неизвестно, как бы сложилась жизнь и нашей семьи, и семьи Этери".
В пятидесятых годах Сохейли перестал быть премьер-министром и был снова отправлен послом в Великобританию. Там он и умер от рака в 1957 году.
Его супруга вернулась в Иран. К сожалению, последние годы ее жизни были неблагополучными. Она сумела избежать ужасов революции, но все равно столкнулась с ними в Иране. После иранской революции у Нины забрали дворец и дали взамен маленькую комнатку. Умерла она в 2003 году. Ее могила находится в Тегеране.
В Тбилиси Нина никогда не приезжала. Боялась, что ей не позволят уехать обратно, а арестуют и отправят в лагерь. Основания для недоверия советской власти у нее были.
Судьбы родной сестры Этери и ее мужа, художника и коллекционера Пиросмани Давида Какабадзе, были тому подтверждением…
Этери
Когда в 1938 году Этери вернулась от сестры из Лондона в Тбилиси, то решила поступать в институт иностранных языков. Но потом рассудила, что английский она и так уже знает, а потому идти в этот институт незачем. В результате девушка, чьей страстью всегда было рисование, поступила в 1940 году в Академию художеств.
"Именно там мама познакомилась с моим отцом-профессором, одним из создателей Академии, художником Давидом Какабадзе, — рассказывает сын Этери и Давида Какабадзе Амири. — Их роман начался в Боржоми, где они отдыхали. Разница в возрасте — папа был на 32 года старше — их не смутила, и в том же году они поженились, а через год родился я".
Давид Какабадзе был к тому времени очень известным художником. В 1926 году он вернулся из Парижа, где прожил семь лет. На французских выставках полотна Какабадзе и его друзей, среди которых был Пабло Пикассо, имели большой успех.
"В 1928 году отец начал преподавать в Академии Художеств. Все те знания, что он накопил во Франции, он хотел отдать Грузии. В Париже за свой счет издал книгу "Искусство и пространство". Разыскал там грузинский шрифт, напечатал и привез в Тбилиси, чтобы его студентам было по чему учиться".
Давид Какабадзе окончил математический факультет Петербургского университета. Именно он является создателем стереокино. Живя в Европе, он получил патенты в нескольких странах. Когда в 1928 году Давид вернулся в Грузию, то подал заявку на свое изобретение и в Москву. Пять лет ее оставляли без ответа, а потом сказали, что стереокино на самом деле изобрел Иванов. На этом все и закончилось.
В 1948 году в Советском Союзе началась борьба с формализмом. Какабадзе обвинили в том, что он не "народный художник, а певец прогнившего капитализма". Его исключили из Союза Художников, лишили профессорского звания.
"Отцу выдали "волчий билет". Он нигде не мог устроиться на работу. Если бы он просто сидел и писал дома, это было бы еще ничего. Но он преподавал в Академии, а значит, по логике его мучителей, распространял враждебную идеологию. И поэтому на нем просто "поставили" крест. Он просил разрешения дать ему возможность работать хотя бы преподавателем французского языка, которым он в совершенстве владел. Но ему не дали. Тогда он начал писать письма в Ереван, хотел работать там. Увы, тоже не разрешили.
А ведь отец был очень талантливым и многосторонним человеком. Работал в кино, в театре, писал книгу "Генезис грузинского орнамента", для чего делал по всей Грузии фотографии древних архитектурных памятников. Но напечатать книгу не успел. Несколько лет назад рукопись попала, наконец, в типографию. Но там случился пожар и многое погибло".
Четыре года Давид Какабадзе был без работы. Из-за депрессии у него начали болеть ноги, он в основном лежал. Содержал семью тесть, Николай Андроникашвили. Только в 1952 году Какабадзе взяли в сатирический журнал "Нианги" (в переводе на русский – "Крокодил"). Ему, с больными ногами, приходилось подниматься на пятый этаж, где находилась редакция. В итоге великий художник очень скоро получил инфаркт и скончался.
"Выживали мы благодаря тете Нине, присылавшей нам посылки с продуктами и одеждой. Сама мама тоже зарабатывала, как могла. Помогала деду принимать пациентов, раскрашивала в Опере грузинские национальные костюмы. После смерти отца 25 лет была доцентом Академии художеств.
Жить всегда было сложно, но картины мужа Этери не продавала. Папа ведь не так много создал. После исключения из Союза художников он был в депрессии, лежал, у него болели ноги. И ему было не до творчества…
Его первая большая выставка состоялась в 1959 году в Москве. Это была фактическая реабилитация. А потом в родительском доме и вовсе сделали музей. До болезни мама принимала там многочисленные делегации. Все знаменитости, приезжавшие в Грузию, бывали у нас".
Тамара
Средняя сестра Тамара жила в Тбилиси. Она закончила консерваторию и преподавала в музыкальной школе для одаренных детей. Ее мужем стал Леван Гвелесиани, сын министра юстиции Временного правительства Грузии.
"Папа закончил консерваторию по классу скрипки, работал в оркестре театра имени Руставели, дружил с Котэ Марджановым (легендарным театральным режиссером Марджанишвили – прим. И.О.), Сандро Ахметели и Евгением Микеладзе (казненными во время сталинских репрессий гениальными режиссером и дирижером, — прим. И.О.), — рассказывает сын Тамары и Левана Теймураз Гвелесиани. — Но принял решение изменить жизнь и поступил в Закавказский индустриальный институт. Долгие годы он работал замдиректора института гидротехники".
Тамара прожила большую жизнь и умерла, когда ей было девяносто три года. Увидеться со своей старшей сестрой ни ей, ни Этери так и не удалось.
"Тетка могла только писать нам и присылать посылки, — говорит Амири Какабадзе. — Она по-прежнему считала, что в СССР голод и первое время присылала муку, рис, сахар. А когда мы смогли убедить ее, что у нас нет проблем с едой, начала присылать одежду. И замечательные альбомы по искусству. Я считаю, что именно благодаря тете Нине нашу семью не тронули и не сослали в Сибирь.
Один раз, это было в 60-х годах, маму вызвали в КГБ и сказали, что она может поехать к сестре в Тегеран. Но ее просят выполнить маленькую просьбу — взять с собой небольшой чемоданчик и передать его в Иране одному человеку. Мама сразу поняла, что таким образом ее хотят завербовать и сделать сотрудником КГБ. И отказалась.
Потом точно также пытались завербовать меня. У нас же дома постоянно были иностранцы. Мне прямо говорили, что я должен вести дневник, записывать в нем разговоры, звучавшие в нашем доме, а раз в неделю докладывать обо всем в КГБ. Я тоже отказался…"
Три сестры Андроникашвили оказались долгожительницами. Нина прожила 96 лет, Тамара — 93. А младшая Этери здравствует и сегодня. Гостей вдова Какабадзе и ее дочь Лари не принимают, живут обособленно в квартире-мастерской своего великого мужа и отца.
Обидно, что не получилось встретится с Этери Андроникашвили-Какабдзе, воля дочери, никого не допускающая к матери, оказалась сильнее. Но само сознание, что такая встреча возможна, что жив свидетель великой эпохи, для меня очень дорого.
