В редакции одного из православных журналов царила сосредоточенная тишина.
Главный редактор Отари, 50-летний толстячок со лбом древнегреческого мыслителя и тщательно скрываемой биографией бывшего комсомольского вожака, вел планерку.
— …Тина, — обратил он свой начальственный взор на одну из сотрудниц, — что там со статьей о церкви в Боржоми? Готова ли историческая справка?
Тина, медлительная старая дева, начала что-то мямлить и искать явно вчерашний день в своем ноутбуке.
— Э-э, я же просил поторопиться! Где мой кофе?— Отари стрельнул взглядом направо. Нино, студентка журфака, оперативно подвинула ему уже налитую дымящуюся чашку.
Отари принял ее, не глядя, и поднес ко рту, не отрывая взгляда от какого-то файла на десктопе. Поперхнулся и пустил фразу явно не для дамского деликатного обхождения.
— Я же просил Нескафе, а это что за помои?!
— Извините, батоно Отари, он кончился. Я взяла Маккофе, который был в магазине.
— Я его не люблю, — отчеканил редактор и вздохнул. — Что делать…
Отхлебнул и продолжал по списку вопросов.
— Итак, что там с интервью отца Теймураза об абортах?
— Почти готово, осталось уточнить мелкие детали, — бойко отрапортовала Нино, гася еле заметную улыбку. В нерабочей обстановке она мастерски копировала шефа и все его барские ухватки на радость остальным борзописцам.
— Не забудь подчеркнуть, что аборты — наследие проклятого коммунистического режима, абсолютно не свойственное грузинскому традиционному менталитету. А в конце подчеркни заслугу Патриарха Ильи в демографическом взрыве за последние десять лет.
— А статистику из роддомов указывать?— уточнила Нино щекотливый вопрос. — По данным, рождаемость особенно растет за счет азербайджанцев, курдов и приезжих китайцев.
— Нино, — Отари разозлился. — Ты уже на третьем курсе! Сама должна понимать формат нашего издания и не задавать глупых вопросов. Это писать не надо. Обрисуй ситуацию в общем, без конкретики. В смысле, что растет число многодетных грузинских семей. Ведь и правда они есть… Надо подробнее освещать положительные явления.
— Так и сделаю, — закивала внештатница. Потом опять задала вопрос. – Нам в институте говорили, что в подобных статьях надо писать о том, какие льготы они получают и о квартирном вопросе.
Отари сделал свирепое, но очень выразительное лицо. Нино тут же сообразила, что сморозила глупость. Льгот в квартирном вопросе, равно как и в других аспектах, многодетным никто не обещал.
— В следующем номере я планировал поставить письма читателей, — Отари перешел к следующему пункту. — Где материал?
— В нашей почте ничего подходящего нет, — отозвалась молчавшая до сих пор Элисо, работавшая по совместительству в нескольких журналах из желтой прессы.
— Напишите сами что-нибудь этакое, сентиментальное! Что вы как с луны свалились?! — рассвирепел Отари, нервно крутя ручку в пальцах. — Не мне вас учить! У нас же сроки.
— Про обращение баптиста было, про раскаяние вора в законе тоже. У меня уже фантазии не хватает, — явно тупила всесторонне востребованная журналистка.
— Посмотрите русские сайты! Нет, абсолютно ничего не можете без моих указаний! — потом резко повернулся к Нино. — Почему сахара не чувствуется? Сколько ложек положила?
— Две, как вы любите, — парировала студентка.
— Добавь еще. Невозможно пить, — и отодвинул от себя чашку в раздражении.
Потом снова повернулся к Тине.
— Что с вентилятором? Вы его принесли из мастерской?
— Сказали, на днях сделают.
— Абсолютно невозможно работать, — Отари достал платок и омочил вспотевший лоб. — Вчера был на келехе (поминки) у одного политика. Явно переел чакапули (мясное блюдо с тархуном)
Нино отправилась исполнять просимое.
— Так! — Отари предпринял героическую попытку сконцентрироваться. — Готова ли подборка цитат из святых отцов?
— Готова, — отличилась на этот раз Тина.
— Хоть что-то сделано! — одобрил Отари, поглядывая на дверь в ожидании спасительного напитка.
Потом уселся поудобнее в крутящемся кресле, найдя внушительному животу новое положение. С "трудовой мозолью", как он называл эту часть своего тела, приходилось считаться.
— Чуть не забыл, — Отари вновь оживился. — Вы, Элисо, должны были подобрать фотографии для оформления номера. Прошу, чтоб не было таких позорных картин, как в прошлый раз. Мы не бульварная пресса, где чем страшнее, тем выше рейтинг. Повторяю, только здоровые и сияющие позитивом лица. Православие — это религия оптимистов.
Нино тем временем явилась с долгожданной бутылкой минералки.
Отари поблагодарил и с бульканьем осушил услужливо протянутый стакан. Потом с новыми силами приступил к генерированию тем — импровизаций.
— Вот, например, хорошая тема, которую надо раскрыть поподробней — необходимость освящения личного транспорта. Помните, у меня чуть не угнали мою новую Тойоту. Тина, у вас слишком сонный вид. Вы и возьмите на себя эту статью. Лучше оформите, как рассказ, и побольше шоферского жаргона — "поворотники", "задний" и т.д.
Тина заверила начальника, что постарается оправдать доверие.
В параллельной реальности тем временем парочка иных наблюдала за редакционной рутиной и обменивалась комментариями.
— Подбавь-ка газа "комфорт" и в два раза увеличь смесь "творчество". А то номер у них неудачный выйдет, — говорил номер первый.
— "Творчество" еще вчера весь спустили, — оправдывался номер второй и спешно нажимал на только им виденные рычаги.
— Звони на базу. Номер у них должен выйти на уровне, а то и так народ от церкви немного отхлынул. Сейчас не 90-е годы, когда вся Грузия галопом бежала. Старшой процессом недоволен. Две бригады "храмовых" вхолостую работают. Когда скученность понижается, то и людей между собой труднее сталкивать. На проценте конфликтов отражается. Церковные конфликты — штука особая. Некоторые выше бытовых убийств начальство ценит. Вот как. По показателям, например, в этом квартале разводы венчанных пар зашкаливают, а вот блуд между прихожанами ну очень низкий. Опять-таки, скученности нет.
Отари вдруг посреди заседания стал зевать и клевать носом.
Сотрудники притихли, делая друг другу выразительные знаки, означавшие "не будите зверя"…
У иных вышла по этому поводу перебранка.
— Ты куда нажал, олух?! — возмущался первый номер.
— Я кнопки впопыхах перепутал, — оправдывался второй. — "Сонливость" крутанул до максимума. Теперь его пушкой не разбудишь.
— Ведь просил я — снизу практикантов не присылать! — не унимался первый. — У нас ответственный участок — пресса, не базар какой-нибудь — покупателей обвешивать. Срочно страшный сон включай, да такой, чтоб клиент в холодном поту проснулся.
Отари увидел себя в камере среди оборванцев. Лица были разные: от звероподобных и просто угрюмых до интеллигентных и озаренных каким-то внутренним светом.
Правый глаз не открывался, к нему было больно прикоснуться. Заплыл от удара.
Дверь с кормушкой за ним с лязгом закрылась.
— Эй, ты, новенький, назовись! — приказал один из обитателей камеры, судя по властной интонации, главный.
Отари, еле ворочая языком, представился.
— На воле кем был?
— Редактор православного журнала.
Собратья по несчастью переглянулись.
— Под шизу косишь?— насупился главный. — Ты не у следователя. Здесь не врут. За что сидишь?
— Н-не знаю.
— Ясно, — усмехнулся староста. — 58-я статья. А живот какой наел, профессор.
Сзади кто-то невидимый откинул кормушку и постучал связкой ключей по двери.
— Абеддд.
Зеки оживились и встали в очередь у отверстия.
Отари пристроился в конце очереди и вскоре получил порцию жутко пахнущего месива, отдаленно напоминающего рыбный суп. Попробовал есть, но его тут же стошнило с непривычки под гогот сокамерников.
Кое-как отдышался, попросил воды, но был послан по известному международному адресу с пояснением.
— Здесь, милый, не курорт Цхалтубо.
Жуткий обед тем не менее быстро исчез с алюминиевых липких мисок, перебазировавшись в желудки обитателей камеры.
К Отари неожиданно обратился один из "почтеннейшей публики".
— Эй, жирный, твоя очередь парашу выносить. Вон с тем хиляком, — и указал на худенького затравленного парнишку в темном углу.
— А почему я?— стал возникать Отари по выработанной годами начальственной привычке.
На него тут же навалилось несколько человек, с рычанием доступно объясняя местные права и обязанности. Кто-то огрел чем-то тяжелым по голове. Наступила темнота.
Отари очнулся в тюремной больничке.
Равнодушный санитар осмотрел еще неснятые швы и что-то отметил в канцелярской тетради. Проходя, буркнул.
— Завтра на выписку. С этапом на лесоповал.
Отари простонал.
— Вы не имеете права.
Но санитар шел дальше. К следующему доходяге.
Слово "лесоповал" повергло бедного редактора в такой шок, что он заплакал.
— Господи, забери меня отсюда. Это я не переживу-уу.
И проснулся со стоном.
Посмотрел безумным взглядом вокруг. Увидев знакомые лица сотрудников, обрадовался.
— Слава тебе, Господи!
— Что случилось?— вежливо спросила Тина.
— Надо мне срочно в фитнес-клуб, — задумчиво промолвил Отари, находясь под впечатлением увиденного. — Кто его знает, как жизнь повернется. А вдруг и правда, завтра политика изменится, репрессии… Я ж не переживу… – потом приосанился в кресле. – Нет, пора начинать новую жизнь. И на диету обязательно. Эти постные "Наполеоны" до добра не доведут.
Сотрудники только молча переглянулись. Шеф имел обыкновение принимать нестандартные решения. Наверно, перепил вчера кахетинского. А оно, как известно, бьет сперва в ноги, а потом в голову.
