Маленький, стройный и компактный. Будто слепленный из деталей конструктора Lego. Дом вроде бы идеально вписывается в собственное местоположение и в то же время стоит особняком. Как в разношерстной компании, где, несмотря на то, что человек не подчеркивает свое превосходство, все равно заметно, что он не такой как все. Он особенный.
Справедливости ради нужно сказать, у архитектора Пауля Штерна все дома особенные. Что ни строение, то произведение искусства в псевдомавританском стиле. И особняк Гукасянов, о котором мы как-то рассказывали, и собственный дом архитектора, до которого дойдем в ближайшее время, он тоже находится на проспекте Агмашенебели, только чуть поодаль, и дом, о котором сейчас пойдет речь. И все похожи между собой, как дети одного творца-родителя. Ничего не поделаешь, такова генетика.
Пивоварня и бассейн, которых больше нет
Дом, что вырос на углу проспектов Давида Агмашенебели и Царицы Тамар в конце XIX столетия, принадлежал владелице одной из тифлисских пивоварен Луизе Мадер. У бизнес-леди Луизы Мадер была собственная пивоварня. Пиво в Тифлисе начали варить немцы-переселенцы. Одним из первых открыл производство Т. Зальцман. Поначалу, не выдерживая конкуренции с напитком Бахуса, производства терпели большие убытки. Но терпение и труд, как известно, все перетрут.
Пивоваренный завод Отто Мадера открылся в конце XIX века. Луиза Мадер имела, по всей видимости, самое непосредственное отношение к Отто Медеру. На заводе у Мадеров варилось сугубо черное пиво. Постепенно пивоваренное дело начало набирать обороты. А пивовары стали множить свои доходы.
Дом, который строился на Михайловском проспекте, планировался как доходный. В коммунальное жилье превратился после прихода советской власти. Сегодня в нем едва насчитаешь семей пять, не больше. Остальная площадь отдана под офисные помещения. С фасадной части в дом ведут две парадные. Одна, через которую сразу же попадаешь на второй этаж, занята Грузино-Российским общественным центром имени Евгения Примакова.
Другая, ведущая на первый этаж, на данный момент, видимо, пустует. На балконе висит объявление о том, что площадь сдается.
Насмотревшись на дом с фасадной стороны, я пересекаю улицу и заворачиваю во двор. Так получилось, что двор у этого дома сквозной. И через него то и дело проходят школьники. Стены первого этажа дома, под резным балконом, в детских рисунках. Рядом через дорогу, на Бакинской улице, общеобразовательная школа.
Двор, на самом деле, крохотный. Но это он потом сузился до таких размеров. В конце XIX столетия дом, построенный на Михайловском, утопал в зелени. Сегодня утопает в выхлопных газах. Есть совсем маленький парк, сбоку от дома. С фонтаном в виде гриба, скамейками и мозаичной фреской Давида Строителя на одной из сторон исторического дома.
Но вряд ли он может компенсировать загрязненность воздуха. Тут же во дворе есть постройки и более позднего периода. Один из домов строили в конце 40-х - начале 50-х годов пленные немцы. Второй, многоэтажный корпус, появился в 70-х.
Примеряюсь к месту, прикидываю удачный ракурс. В это время вижу мужчину, уверенно направляющегося к двери в парадную со двора. Возможно, в бытность первой владелицы этим входом пользовалась прислуга.
Я попробовала было проникнуть в эту дверь, да не тут-то было. Дверь капитально закрыта. Поэтому, увидев манипуляции незнакомого мужчины, я буквально ринулась со всех ног за ним. Он отпирает дверь и говорит одновременно по телефону, и я знаками ему показываю, мол, не крушите мои надежды, не захлопывайте дверь! Он останавливается в дверях, заканчивает говорить и начинает с интересом меня разглядывать.
- Тут был во дворе сад с небольшим бассейном, - рассказывает Гога минутами позже, когда мы возвращаемся во двор. - Его помнят старые жители дома, которых в доме почти не осталось. Ну и еще те, кто живет напротив, в доме, что построили в 50-х.
Сам Гога приходил в этот дом в гости к бабушке и оставался у нее. Переселился в этот дом, когда она ушла из жизни.
Детские проказы и самоубийство партработника
Со двора внешний вид дома заметно отличается от фасадного. В нем после ремонта появились балконы. Речь идет о балконах, которые пристроили к застекленным верандам во время реставрации, что проводилась несколько лет назад.
- Нельзя это называть реставрацией. Под ней подразумеваются работы по восстановлению того, что было, а не пристраивание чего-то нового. Это реконструкция.
Гога говорит обо всем этом с таким знанием дела, что у меня закрадывается сомнение, а не архитектор ли он по специальности. Оказывается, так и есть, Гога читает лекции по архитектуре в художественной академии.
- Географическое место делают родиной воспоминания или люди, которые там живут, - говорит Гога задумчиво.
- Чем вам дорог этот дом, какие воспоминания связаны с ним?
- Много воспоминаний… Люди сегодня с такой ностальгией говорят об итальянских дворах, старых домах. Наверное, все это дорого еще и в силу того, что тогда они были молоды. Любые воспоминания связаны с эмоциональной составляющей. Люди всегда объединяются вокруг чего-то, это сближает. Любое объединение сродни семье. Из знаменитостей тут жил известный грузинский футболист Гайоз Джеджелава, - начинает Гога. – Слышали о таком? Нет, вы слишком молоды, не будете знать, он 1914 года рождения, - сам же отвечает на поставленный вопрос Гога.
– А Гайоз дружил с актером Картлосом Касрадзе и будущим мэром города Отаром Литанишвили, они были одноклассниками. Пацаны были еще теми шутниками. Как-то раз поймали дворовых котов, смастерили им упряжку, одели на кошек и впрягли вместо фаэтона большой таз. И пустили котов по брусчатке, Бакинская улица была вымощена камнем. Впереди бежали коты с громыхающим тазом, а сзади пацаны, угорающие от хохота. Эта их детская проделка была притчей во языцех.
Насмеявшись, Гога умолкает, а потом словно спохватывается и продолжает.
- А вот на этом месте застрелился отец Гайоза Джеджелава, - Гога имел в виду место, где мы с ним беседовали, у дома. - Он был наркомом Закавказской республики. Произошло это в 1936 году. Оба вошли в советскую энциклопедию - и отец, и сын. Я помню, как во дворе накрывались столы и шел кутеж. И обязательно поднимался тост за усопшего отца Гайоза, за упокой его души.
На вопрос, что стало причиной суицида, у Гоги ответа нет, он лишь многозначительно вздыхает.
Приведение и аджика
- Слушайте, а что мы это, интересно, стоим во дворе. Айда ко мне, чай-кофе пить, - приглашает Гога.
В подъезде томный полумрак, и это в ясный и погожий день. В пасмурный день тут, должно быть, тоскливо, проносится в голове, пока Гога ковыряется ключом в замочной скважине двери.
- У меня беспорядок небольшой, вы не пугайтесь, - предупреждает Гога. – Так сказать, берлога.
- Холостяцкая, - скорее для себя заключаю я. Гога вносит поправку, супруга часто бывает в командировках. Мы с ним проходим через кухню, заходим в гостиную. Нас в ней встречает старая мебель, такая же древняя люстра и о, удача, камин!
- У меня только и остался, - довольно кивает Гога, заметив мой восторг.
Самое занятное, что камин со времен первых владельцев еще действующий. Правда, сохранился он только в семье у Гоги. Остальные предпочли избавиться от раритета. Выиграли целых полметра, - усмехается Гога. Я настраиваю фотоаппарат, начинаю щелкать. А Гога удаляется на кухню, заваривать чай. За окном теплая осенняя погода. И в открытые окна на первом этаже заходит уличный шум, прямо напротив закончились уроки, и дети высыпали из здания школы на улицу.
- А как определяется цена на квартиру в историческом доме?
- Цена исторического строения определяется исходя из цели. Если ты покупаешь под жилое помещение, то тебе придется принять к сведению, что тут много минусов, потому что здание старое, не благоустроенное, часто амортизированное. И тогда его географическая ценность компенсируется отсутствием удобств. Если же ты покупаешь недвижимость для офисного помещения, то цена возрастает, поскольку учитывается то, что твой будущий офис будет находиться в самом центре города. И совсем другой вопрос, какую ценность имеет историческое здание после такой псевдореставрации, которую произвели тут. К слову, сняли тяжелые дубовые рамы со ставнями и заменили их на более дешевый материал.
Гога ставит на стол корзину с печеньем, замечая, что испек их сам.
- Я не знаю, было ли это совпадением каким-то, - начинает Гога полушутя, – но, когда я привел в эту квартиру свою жену, тут все валилось, сыпалось, были какие-то шуршания таинственные... Ну, человек все же застрелился через стенку.
Мы с ним на минуту замолкаем. Никаких шорохов, только детский гомон.
- Вы когда в кухне проходили, тазы заметили? – вдруг спрашивает Гога.
- Нет, тазов я не подметила, а что надо было?
- Ну, хорошо, а запах? Его то хотя бы чувствуете?
- Конечно, чувствую, просто молчу. Запах приправ.
- Это сын аджику накрутил, - улыбается Гога. - Он у меня доктор физико-математических наук, но посчитать, сколько получится банок из того количества продуктов, которые он накрутил, все же не смог, - смеется Гога.
Мы с Гогой поболтали еще минут 30, Гога спешил на юбилейный вечер архитектора Мераба Чхенкели, время поджимало. Уже на ходу Гога высыпает конфеты из вазы в мой рюкзак.
- Будешь идти домой и по дороге уплетать шоколадки, - напутствует уже как совсем близкий человек Гога.
И вот я выхожу из этой маленькой табакерки, именуемой домом Луизы Мадер, кидаю на нее последний взгляд и не спеша трогаюсь в направлении станции метро Марджанишвили. Где-то на полпути вспоминаю о конфетах. Достаю одну и, распробовав, говорю себе – не-а, напрасно говорят об утрате городского духа и колорита, у нас все по-прежнему: человек человеку друг.
