Парад суверенитетов по-грузински – взгляд из России

Период конца августа - начала сентября нынешнего года наполнен многими знаковыми юбилеями. Тридцать лет назад пресловутый "парад суверенитетов" вступал в свою завершающую фазу. Тогда стремительное обретение независимости бывшими союзными республиками напоминало "триумфальное шествие советской власти" в октябре-ноябре 1917 года.

24 августа 1991 года на внеочередной сессии Верховного Совета Украины был принят акт о ее независимости. Через три дня после этого была провозглашена независимость Республики Молдова.

30 августа Верховный Совет Азербайджана принял решение о "восстановлении" азербайджанской государственности, ликвидированной большевиками в апреле 1920 года.

Еще через день за Декларации государственной независимости проголосовали в Узбекистане и Кыргызстане. 9 сентября 1991 года на внеочередной сессии Верховного Совета Таджикистана были единогласно приняты: Заявление о государственной независимости республики и Постановление о внесении изменений и дополнений в ранее принятый акт о суверенитете Таджикской ССР.

В Армении в это время полным ходом шла подготовка к референдуму о независимости. 21 сентября на вопрос "Согласны ли Вы, чтобы Республика Армения была независимым демократическим государством вне состава СССР?" 99% избирателей (из 95% принявших участие в голосовании) ответили утвердительно. Через два дня после этого и в этой республике появилась соответствующая декларация.

Позднесоветская турбулентность тридцатилетней давности не обошла стороной и Грузию. Более того, во многом события августа-сентября 1991 года предопределили целый ряд важных тенденций в ее развитии уже в качестве независимого государства. В какой степени Грузия вписывалась в общие контексты распада СССР, а где стояла особняком или даже пыталась играть на опережение? Ответы на эти вопросы крайне полезны для оценки итогов трех прошедших десятилетий.

Весьма символично, что и в 2021 году, через тридцать лет после финального акта советской драмы Грузия снова переживает турбулентные времена.

Впереди муниципальные выборы общенационального значения. В этом определении нет преувеличения, так как от их итогов зависит - быть или нет досрочной парламентской кампании. И снова извечный вопрос грузинской политики о легитимности власти в стране будет актуализирован.

Между тем сам этот вопрос вызрел и сформировался еще в последние годы существования Советского Союза.

Уже стало банальностью говорить о том, что провал ГКЧП в Москве ускорил центробежные тенденции в национальных республиках в составе СССР. В свою очередь в некоторых из них (и Грузия - ярчайший тому пример) бегство от Москвы было зарифмовано со стремлением автономий к уходу из-под власти стремительно суверенизирующихся союзных образований.

Действительно, на 20 августа планировалось подписание обновленного Союзного договора, но в итоге этот документ так и не появился.

Однако стоит обратить внимание на тот факт, что в процессе работы над ним участвовали не пятнадцать, а девять союзных республик. И Грузии среди участников не было.

К 1991 году у нее уже сформировалась прочная репутация одного из самых антисоветских образований - наряду с тремя прибалтийскими республиками. Как и Латвия, Литва и Эстония, Грузия не участвовала в референдуме о сохранении обновленного СССР. И аналогичным образом она боролась не за установление новой независимой государственности, а за правопреемство с первыми республиками, появившимися в результате распада Российской империи.

Еще в марте 1990 года Верховный Совет Грузинской ССР принял постановление "О гарантиях защиты государственного суверенитета Грузии", квалифицировав ввод частей Красной армии на ее территорию в феврале 1921 году как оккупацию, а 20 июня 1990 года этот же орган признал незаконными все договоры и правовые акты, заключенные после советизации.

Впрочем, дальше начинаются важные различия. Если для прибалтийских национальных лидеров возврат к точке 1940 года был ценностным выбором, то для их грузинских коллег 1921 год был, скорее, пунктом инструментального противопоставления союзному государству.

Показательно и то, что несмотря на установление дня 26 мая в качестве одного из главных государственных праздников (в этот день в 1918 году была провозглашена Грузинская Демократическая республика), лидеры "первой Грузии" не стали объектами масштабной глорификации.

Весьма характерно, что за тридцать постсоветских лет в стране так и не появилась массовая и сильная социал-демократическая партия. Хотя лидеры первого грузинского национального государства были левыми, начинали свои карьеры вместе с Лениным, Мартовым и другими русскими марксистами.

Грузинский антисоветизм периода "поздней перестройки" был вызван, в первую очередь, не романтизацией опыта 1918-1921 гг., а конфликтом Тбилиси с автономиями. Во многом это и предопределило основы политического развития постсоветской Грузии.

Этнополитические конфликты в Южной Осетии и в Абхазии соединили в себе и проблемы национально-государственного строительства, и формирования грузинской идентичности в период после 1991 года. Грузия, в отличие от республик Прибалтики, не имевших в своем составе автономных образований, столкнулась в двойной центробежностью. Она уходила от СССР, а Абхазия и Южная Осетия уходили от нее самой.

Конечно же, проблемы автономий в составе Грузинской ССР начались не с приходом к власти Михаила Горбачева или появлением на политическом Олимпе Грузии Звиада Гамсахурдиа. Их корни можно поискать в истории рубежа двух прошлых веков. Но в процессе национального самоопределения и обретения независимости встал вопрос о роли и месте автономий в составе будущего грузинского государства.

Поставив во главу угла принцип территориальной целостности, те, кто ставил на "бегство от СССР", воспринимали абхазских и югоосетинских лидеров не столько как самостоятельных игроков, сколько как марионеток Кремля. Как следствие, возникла фактическая идентификация конфликтов в Абхазии и в Южной Осетии с противостоянием России.

В сегодняшней Грузии любят цитировать известного историка, литературного и общественного деятеля Акакия Бакрадзе, риторически вопрошавшего: что же хочет Москва от Тбилиси? Но ответ на аналогичный вопрос, а что же хочет Тбилиси от Сухуми и Цхинвали кроме территориального единства, так и не прозвучал. И во многом отсутствие позитивной программы стало определяющим фактором в формировании повестки в Грузии после 1991 года.

На практике оказалось, что одного "бегства от Москвы" для строительства государственности недостаточно. Как, впрочем, и политической инструментализации двух конфликтов.

По справедливому замечанию известных грузинских экономистов Владимира Папавы и Теймураза Беридзе, "остро негативное воздействие оказала на Грузию экономическая самоизоляция", начавшаяся весной 1991 года. Как следствие - обострение внутреспубликанских противоречий и конфликт первого президента страны Гамсахурдиа как с ближайшим окружением, так и ведущими политическими силами страны. Попытки же всенародно избранного лидера пойти на компромисс с ГКЧП в августе 1991-го стали триггером массового недовольства.

Внутригрузинский конфликт сильно подстегнул и разгон протестной акции 2 сентября 1991 года. За тридцать лет в Грузии было немало аналогичных случаев. Вспоминаются акции 7 ноября 2007 года или протестные выступления 2019 года после пресловутой "ночи Гаврилова". Последующая интерпретация этих событий приводит к формированию политических символов, которые власти и оппозиция задействуют в противостоянии друг с другом.

Но события августа-сентября 1991 года имели особое значение для новейшей истории Грузии. Фактически они дали старт гражданской войне, которая с перерывами, разной степенью интенсивности и с перемещением центра противостояния из Тбилиси в Мегрелию продолжалась до осени 1993 года.

Но и после этого отголоски внутригрузинского противостояния давали о себе знать (мятежи Гочи Эсебуа или Акакия Элиавы). И лишь в начале 2000-х гг. положение дел в западной части страны стабилизировалось.

Другой не менее важной (и даже более важной) проблемой для постсоветской Грузии стало преодоление дефицита легитимности верховной власти. Впервые передача президентских полномочий от одного президента к другому мирным путем и на правовой основе была осуществлена здесь только в 2013 году. Первый всенародно избранный президент Грузии Звиад Гамсахурдиа был свергнут в январе 1992 года вооруженным путем так называемым "военным советом". Но путь к этому начинался в августе-сентябре 1991-го.

Второй лидер независимого Грузинского государства Эдуард Шеварднадзе, чья легитимность вызывала сомнения с первого дня его правления, также покинул свой пост не в результате президентских выборов, а в ходе массовых протестных выступлений против фальсификаций во время парламентской кампании, получивших название "революция роз" (в ноябре 2003-го).

И если первая каденция президента Саакашвили (2004-2008) была обеспечена голосами подавляющего большинства избирателей, то его переизбрание в январе 2008 года было расценено оппозицией как результат использования административного ресурса и фальсификаций. И вплоть до своего ухода в отставку он был вынужден бороться за свое кресло, реагируя на постоянно звучащие обвинения в узурпации власти.

Сегодня обвиняемые и обвинители, похоже, поменялись местами. И парламентская оппозиция в лице "Единого национального движения" требует досрочных выборов, обвиняя "Грузинскую мечту" в фальсификациях в ходе прошлогодней избирательной кампании.

Казалось бы, в апреле 2021 года при внешнем содействии между ведущими политическими силами был достигнут компромисс. Однако нет никаких твердых гарантий, что все его базовые условия будут соблюдены.

Кампания-2020, формально завершившаяся еще год назад, де-факто продолжается. Старые болезни на новом витке исторического развития дают о себе знать.