Вас удивляет выбор темы? Для сцены, где вели диалоги сестры Прозоровы, где уходил в вечность "Эшелон", где в "Вечно живых" ставился вопрос нравственного выбора?
Тогда вы ничего не знаете о том, что происходит, как говорили раньше, "на театре". На государственном театре, который содержит казна, пишет автор РИА Новости Елена Караева.
Роскошные интерьеры фойе (существенный момент — чтобы они понравились важным театралам, тем, кто способен поддержать дарование или отрасль в целом), не менее дизайнерски решенный буфет — и тоже с таким ассортиментом, чтобы соответствовать статусу приглашенных — поклонников сценического искусства.
Это два первых звонка, увертюра, так сказать, дающая ноту "ля", чтобы настроиться на восприятие прекрасного.
Продюсеры — и там громкие имена, в том числе и Леонид Ярмольник, — выбрали для открытия (а октябрь — месяц, когда все театры задают камертон репертуара на сезон) пьесу Нила Саймона, которую они отчего-то назвали "Калифорнийской сюитой" (сразу повеяло романтизмом, нет?), хотя контекстуально и лингвистически точнее ее стоило назвать "Номер в калифорнийском отеле".
Пьесу Саймон написал 45 лет назад. Драматург он хоть и популярный, но в нем не было никогда ни жесткости, беспощадности и глубины Эдварда Олби ("Кто боится Вирджинии Вульф?"), ни обнаженной и трагической искренности Теннесси Уильямса.
Так, крепкий середнячок. Потому и часто ставящийся: особо работы не требует, только разведи мизансцену — и успех в кармане.
В этот момент и начинается самое интересное.
Итак, что же сейчас, сегодня предлагает государственный московский театр в качестве успешной (и с художественной, и с коммерческой точки зрения, как говорят записные критики) постановки?
Это история трех пар: семьями их называть означает это слово нивелировать.
Первая пара — лондонская чета полусвета-полубогемы.
Она актриса, он — торговец антиквариатом. В женской роли Марина Неелова, в роли ее супруга — продюсер Ярмольник.
Роскошный наряд героини, которую зовут Диана, — по эскизам художника по костюмам Ярмольник тоже. Оксаны Ярмольник.
Бесконечно долгий обмен репликами, в котором режиссер вообще не обязателен, поскольку Неелова — абсолютный мастер такого рода фехтования.
Диалог длится бесконечно долго, чтобы в финале до зрителя дошло, что актриса живет с геем уже много лет.
Это ведь невероятно важно для русской сцены и русского театра — муки непонимания у такой вот пары, разве нет?
Ну, "Вишневый сад" продан, поэтому все разрешено.
Еще одна чета американцев, живущих в том же отеле, но в соседнем номере, отчего-то говорит с нарочитым местечковым еврейским акцентом, хотя у Саймона тема педалирования еврейскости в ее пошлом и вульгарном варианте начисто отсутствует.
Скажу сразу: даже у прекрасной Нееловой эта нелепая грассирующая интонация звучит натужно и не слишком убедительно, она даже чуть стесняется этого, поскольку прима "Современника" — единственная из всех исполнителей — понимает, что находится на сцене, а не на кухне.
Тут конфликт другой: вечно верный муж переспал с проституткой. Которую ему "подарил" брат по случаю бар-мицвы уже своего сына.
Роль и этого шлемазла (простите мой идиш, но он точно соответствует стилю интермедии) исполняет опять Ярмольник.
Таким образом, практически все действие спектакля занимает выяснение отношений людей, бесконечно далеких во времени (пьеса, напомним, 1976-го года), в пространстве (что нам Калифорния — и тогда, и сегодня), в своих рефлексиях от того, что происходит за пределами театральных стен и шире — за пределами Москвы.
Однако обойтись без "клюквы а ля рюс" постановщик Александр Жигалкин не пожелал и вместо третьей пары американцев (как у Саймона) он ввел русскую чету.
Которая молчит.
На протяжении всего действия.
На то, что это "русские", нам весьма толсто намекают много раз: она — блондинка в развевающемся полупижамном одеянии, вечно делающая селфи, он — с подчеркнуто выпяченным животом и с выражением лица, которое, как было, видимо, рекомендовано актеру продюсером Ярмольником и постановщиком Жигалкиным, не должно было быть обезображено интеллектом, зато актеру поручили носить пакеты с покупками с важным видом (стоит ли добавлять, что это пакеты исключительно от Louis Vuitton и от Chanel?).
Да, и как можно забыть тренировочные костюмы, под которыми надеты футболки с надписью "Gazprom".
Ну чтобы все уже поняли, русские — это кретины, не умеющие говорить, но зато надевающие в Калифорнии (в 1976-м году, кстати), патриотические спортивные наряды.
Это, без сомнения, сильнейшая метафора, до которой не без труда дошел постановщик и которую — столь же бестрепетно и авторитетно — поддержал продюсер.
Итак, в государственном театре, живущем — скажем это еще раз — на деньги из казны, выпущена постановка, в которой один из главных героев — страдающий в паре с женщиной гей, а русские представлены как немые идиоты.
А собственно, почему?
Почему акцентируют то, что в обоих случаях вызывает отторжение как на уровне культуры, так и на уровне традиций того театра, который, вообще-то, наша национальная гордость примерно последние 100 с лишним лет?
И речь сейчас не столько о самом "Современнике", сколько о том, с чем, как и с кем русский театр ассоциируется.
В любой семье — а страна, культура и традиции есть та же семья, просто в расширительном значении — всегда позором считалась и считается распродажа (чтобы понравиться и прийтись по душе) фамильных драгоценностей.
Театр — это та же самая фамильная реликвия.
И хотя были ситуации, когда варварски такие реликвии пускали на распродажу, но, как кажется, тот урок и тогда уже был усвоен, а сейчас подобные попытки вроде бы прекратились.
Как выясняется, теперь зашли со стороны искусства Мельпомены. Лозунги, кстати, пусть и негласные, но те же: "Сбросим традиции с корабля современности".
Есть во всем этом шабаше антиискусства и антирусскости театрального действа два стойких оловянных солдатика, держащих, как атланты на своих плечах, репутацию нашей театральной школы.
Это, без преувеличения, грандиозная Марина Неелова, которая тащит на себе все мыслимые ошибки и глупости, от которых на постановке нет живого места, а еще музыка безмерно одаренного Александра Гершмана.
Эти два человека и дают тот звук, пусть и лопнувшей, но струны, которая, может, и дарует нам всем когда-нибудь небо в алмазах.
А может, и нет…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции