Главная политическая кампания в Грузии - выборы в национальный парламент - запланирована на 2020 год. Однако уже сегодня можно констатировать заметную активизацию всего партийно-политического спектра страны. Не будет преувеличением сказать, что в 2019 году в стране стартовала предпарламентская кампания.
Выборы без выбора, или Кто кому противостоит в Грузии>>
Предпарламентская кампания
Происходит своеобразное тестирование, как для власти, так и разнородной оппозиции. Основные политические силы страны проверяют свои ресурсы и возможности для повышения ставок в борьбе за власть.
На протяжении двенадцати месяцев в стране было два пика массовых протестов. Первый пришелся на июнь, а второй - на ноябрь-декабрь.
На первый взгляд, эти акции значительно отличаются друг от друга. Формальным поводом для июньского политического шторма стал так называемый "казус Гаврилова" (российского депутата). Ноябрьские же протестные выступления фактически не имели никакой внешнеполитической привязки. Они начались после того, как в парламенте не прошел пакет поправок к Конституции, предполагавший переход на избирательную систему, построенную исключительно на пропорциональной основе и при "нулевом" проходном барьере. Если бы эти новеллы были утверждены депутатским корпусом, то практически все партии получили возможность провести в парламент хотя бы одного представителя. Как следствие, ключевым вопросом становилось бы формирование правительственной коалиции. И доминирующей сегодня "Грузинской мечте" с высокой вероятностью пришлось бы делиться значительным куском властного пирога.
Во многом благодаря депутатам от правящей партии поправки были провалены. И начался политический шторм, который продолжается и поныне, несмотря на некоторое снижение баллов. Выходит, что летом на первый план вышла внешняя политика, а осенью - внутриполитический сюжет? Это и так, и не совсем так.
Протестные акции 2019 года, какими бы поводами они ни оправдывались, имеют одну общую причину. Эти выступления происходят на фоне снижения популярности «Грузинской мечты», кадровой чехарды, неоднозначных назначений в правительстве. В июне свой пост оставил спикер национального парламента Ираклий Кобахидзе, политик, который пользовался благосклонностью и всесторонней поддержкой фактического руководителя страны Бидзины Иванишвили. В начале сентября пост премьер-министра покинул Мамука Бахтадзе (он занимал его меньше, чем все его предшественники, начиная с 2013 года), а его место занял экс-глава МВД Георгий Гахария, имеющий неоднозначную репутацию. В ноябре 2019 года "Грузинская мечта" решила пойти на обострение и с помощью своих депутатов-мажоритариев (представляющих одномандатные округа) похоронить конституционные поправки, на которые сама же согласилась под воздействием июньских протестных акций.
"Черный день" для грузинских политиков
Впрочем, эти силовые акции власти требуют особого внимания. Начиная с апреля 1989 года все руководители Грузии имели свой собственный "черный день". Для первого секретаря ЦК Компартии республики Джумбера Патиашвили таковым стало 9 апреля, разделившее всю грузинскую новейшую историю на "до" и "после". Для Звиада Гамсахурдиа таковым стало 2 сентября 1991 года. Тогда применение силы против оппонентов первого грузинского президента в политическом плане стало "началом конца". Для Эдуарда Шеварднадзе роковым стало решение о вводе войск в Абхазию ради преодоления национального раскола между ним и "звиадистами".
Михаил Саакашвили, решившись на применение силы против оппозиции в ноябре 2007 и в мае 2011 года, значительно радикализировал внутриполитическую повестку и во многом предопределил уход "Единого национального движения" с грузинского Олимпа по жесткому сценарию. После июньских событий этого года "черная дата" появилась и у "Грузинской мечты". А в ноябре к ней добавилась еще одна. Нынешняя правящая партия отныне не сможет, как в прошлом году, строить свою критику сторонников Михаила Саакашвили на том, что после его ухода с поста главы государства, сила против оппозиции не применялась.
И сама "Грузинская мечта", а также ее фактический лидер Бидзина Иванишвили на глазах превращаются в Саакашвили времен его второго президентского срока. Что сближает эти две ситуации?
И экс-президент Грузии в 2008-2012 гг., и сегодняшняя правящая партия этой страны имеют широкий фронт людей, недовольных ими. Обещания уже не работают, кредит доверия исчерпан. Но при этом оппонентов власти, способных бросить ей вызов, нет. Так было в Грузии до тех пор, пока за дело консолидации оппозиции Саакашвили не взялся Иванишвили. Сегодня не видно тех, кто смог бы проделать схожую операцию. Несмотря на имеющиеся проблемы партия власти сохраняет конституционное парламентское большинство, контроль над правительством, силовыми структурами, судейским корпусом, ключевыми медиаресурсами.
Если говорить о "коллективном Саакашвили", то среди его соратников (Гига Бокерия, Гига Угулава, Давид Бакрадзе, Григол Вашадзе) наличествует определенная усталость от экс-президента. Однако никто из перечисленных персонажей не сравнится с Саакашвили по известности и популярности. "Ядерный электорат" экс-президента по разным оценкам насчитывает 10-15%. Но этого для решительной победы над Иванишвили недостаточно. Скажем осторожно, пока недостаточно. Налицо ситуация, когда "верхи не могут, а низы не хотят", но нет той партии, которая оказалась бы способной в нужное время и в нужном месте использовать сложившуюся ситуацию с пользой для себя. И именно это, пожалуй, главный итог уходящего года для грузинской внутренней политики.
Внешняя политика: все по-прежнему сложно
Можно ли говорить о 2019 годе, как периоде каких-то переломов для внешнеполитического курса Тбилиси? В стратегическом плане, скорее всего, нет. Курс на сближение с НАТО и ЕС остается консенсусом для ведущих политических сил страны. Если говорить о парламентских фракциях, то только "Альянс патриотов" выступает за внеблоковый статус Грузии. У этой идеи есть свои сторонники. Но пока что их позиция не консолидирована. Как следствие, внутренние расколы в среде, которые условно можно было бы определить как "евроскептиков".
При этом 2019 год войдет в историю, как время "заморозки" в процессе нормализации отношений с Россией. И до того было ясно: Москва и Тбилиси стремятся к выходу из имеющихся тупиков без перехода "красных линий", каковыми являются статус Абхазии и Южной Осетии. В грузинском случае ситуация усложняется тем, что даже и те, кто сомневается в способности НАТО принести пользу их стране, выступают за восстановление территориальной целостности.
В этом плане Нино Бурджанадзе, Давид Тархан-Моурави не слишком отличаются от Бидзины Иванишвили или его оппонентов из числа сторонников грузинского экс-президента. И все они переоценивают возможности Москвы пойти на отказ от признания Абхазии и Южной Осетии, как, напротив, недооценивают собственные мотивы Сухуми и Цхинвали выбирать Москву, а не Тбилиси.
В этой ситуации пространство для маневра не так велико, а любые внутриполитические проблемы легко привязываются к фактору России. Как это происходит, мы увидели в июне 2019 года. И убедились, что власти, видя опасность для себя со стороны оппозиции, могут без особого труда заимствовать ее внешнеполитическую риторику. Это доказали и заявления президента Саломе Зурабищвили, и комментарии по Южной Осетии Георгия Гахария в бытность его министром внутренних дел. Как следствие, приостановка авиасообщения с Россией. Хотя обошлось и без масштабных санкций, и без сворачивания формата "Карасин – Абашидзе". Более того, ближе к концу года прозвучали высказывания в пользу возобновления прямых рейсов между Россией и Грузией.
Системные проблемы в отношениях между Москвой и Тбилиси остаются. Наличие или отсутствие авиасообщения тут не оказывает решающего воздействия. С одной стороны, ясно, что между НАТО и Грузией наличествует "дилемма союзничества", когда более сильный партнер готов давать гарантии более слабому – с известными оговорками. А еще лучше – обойтись без обязательств вообще. Россия и Грузия, с другой стороны, не демонстрируют готовности к компромиссам.
Территориальные вопросы требуют тонких и нетривиальных подходов. И в этом плане 2019 год не внес для Грузии каких-то четких прояснений. Западный вектор хотя и остается ведущим, очевидно, уже утрачивает былую привлекательность, но и выбор в пользу России имеет принципиальные ограничители.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
