"Слона-то я и не заметил".
И.А. Крылов
Гаяне, несмотря на свои 77 лет и долгую, полную проблем жизнь, была оптимисткой и умела радоваться мелочам.
Вот и сейчас она, приспособив больную правую ногу на стул, с надеждой листала акафист иконе Матери Божьей "Прибавление ума" и улыбалась своим мыслям. Эту книжку ей с большим трудом достала бывшая сотрудница Таня, уже давно ходившая в церковь Александра Невского и знавшая половину прихода. С Таней они еще при коммунистах работали в одном из тбилисских СКБ, а теперь время от времени перезванивались и обсуждали политические и церковные новости. Странно, но факт — многие их сотрудники, выйдя на пенсию или оказавшись без работы, зачастили в церковь.
Долгожданная книжка по идее должна была коренным образом изменить жизнь дочери Гаяне Додо, а значит, и ее собственную, если уж не жизнь, то оставшуюся старость.
Додо – 40-летняя безработная неудачница, по материнским понятиям, уже давно и бесповоротно нуждалась в прибавлении ума. Все остальное – интеллект, красота, трудолюбие, доброе сердце – у нее и так было в наличии.
Гаяне перебралась с палкой поближе к святому углу, в котором висели иконы русского и армянского письма, устроилась поудобней в кресле-качалке и приступила к чтению акафиста. Она, конечно, знала,что акафисты читаются стоя, но успокаивала себя словами одного оптинского старца, считающего, что "надо дать Богу сердце, а не ноги".
Добросовестно, с трудом разбирая церковнославянские обороты, прочла первый икос и задумалась.
Ох, Додо, Додо, что ты со мной делаешь? У всех дети как дети. Одна ты у меня непутевая. Вечно какие-то приключения на свою голову находишь. А все от того, что нецерковный человек и, следовательно, настоящей веры не имеет. Отсюда и неустроенная жизнь, и грехи. Вон, не успела вчера пачку сигарет купить, а она уже пустая на столе валяется. У-у, неряха неисправимая.
Сколько с ней Гаяне воевала: дескать, ты, Додо, Святого Духа отгоняешь, а значит, и проблемы наши никогда не кончатся. Вся жизнь шиворот-навыворот пойдет. Э, все напрасно. Гаяне – это глас вопиющего в пустыне. Додо и слышать не хочет материнские советы. И со здоровьем без конца проблемы. Дочь посты держать не хочет. Вот и разваливается в свои 40 лет. Она, не то что Гаяне, в своем возрасте и на базар ходит, и дома суетится. Если бы не нога, порхала бы, как птичка.
Тогда, в голодные 90-ые годы, Додо сразу же после того, как ее сократили в институте, пошла работать в будку – торговать продуктовым ширпотребом. Ставка известная: сутки — пять лари. Другие продавщицы ухитрялись еще и лишнее наваривать, а Додо по своей неумности оказывалась в вечном долгу у хозяина. Придет, бывало, домой и скажет, поглядывая в сторону.
— Мам. У меня только три лари. Пришли ко мне две старушки. Хлеб, говорят, купить не можем. Пенсию два месяца не давали. Я и дала…
Гаяне только за голову хваталась. Что тут скажешь? Правду говорят, 20 лет ума нет и не будет.
Бабок ей и самой жалко, и милостыня – святое дело, но надо же и меру знать.
Гаяне терпела–терпела, потом не выдержала и запретила.
— Бросай, Додо, эту будку. Толку нет, один зарал (убыток — груз. язык)…
Нет, не послушала ее эта упрямица. Досиделась, пока хозяин ее с работы не выгнал, да еще и в воровстве обвинил – ославил на весь район.
Э, что тут говорить. Не повезло ей с дочерью – факт.
… Или хоть ее замужество взять. Другие замуж выходят, чтоб свое положение улучшить. А Додо вышла — в какое-то беспросветное ярмо впряглась. Муж ее, Анзор, как в той рекламе про растворимый кофе, три в одном: бездельник, выпивоха да еще и обманщик. Додо только и успевала его долги выплачивать. А потом Анзор аварию сделал и в тюрьму попал. Гаяне уж на что терпеливая и дипломат прирожденный, а тут окончательно из себя вышла.
— Разведись с ним, Додо, — стала она требовать, — не мучай себя!
А эта ненормальная только свое твердит и плачет.
— Мама, мама, ты же верующая! Как можно топить человека, когда ему и так плохо?! Что там Иисус Христос говорил о тех, кто в тюрьме сидит?
Словом, довела она тогда Гаяне до сердечного приступа своим упрямством. Сама-то как нехристь, в церковь не ходит, а туда же – цитировать Евангелие пытается.
Гаяне часто-часто задышала от старой обиды, потом, убеждая себя, что гнев – последнее дело, снова с трудом углубилась в чтение акафиста. Главное, сосредоточиться и посылать мозговые импульсы после каждого икоса: "Вразуми, Господи, заблудшую Додо и даруй ей ум".
На какое-то время душевное спокойствие было установлено. Но различные помыслы снова унесли Гаяне далеко от читаемого.
Как все-таки странно получается. Додо и трудолюбивая, и талантливая. Не учась нигде, сама выучилась рисовать, уколы делать, по-английски разговаривает так, будто Оксфорд закончила. А толку с гулькин нос. Зато от соседей отбоя нет. У одной контрольная на носу, у другой три раза в день курс уколов назначен, третья рубашку принесла разукрасить и вышить. И для всех Додо незаменимая, а Гаяне при ней в роли швейцара – целый день у дверей крутится, одних встречает, других провожает. Это ли спокойная старость? Нет, надо молиться.
Гаяне снова углубилась в акафист и с превеликим трудом добралась до седьмого икоса.
Тут зазвонил телефон. Пришлось отложить книгу и тащиться на настырный трезвон. Опять, небось, ее дочка кому-то понадобилась.
Так и было. Заговорил кто-то незнакомый.
— Мне сказали, что Додо может бесплатно позаниматься по английскому. Мне очень нужно. Я троюродная сестра вашей соседки Эки с девятого этажа.
Гаяне собрала в кулак все свое человеколюбие и выдавила из себя дежурную фразу.
— Оставьте ваш телефон. Додо вам сама перезвонит.
С отвращением записала номер.
Нет, этот поток людей никогда не кончится! А все потому, что дочка не умеет себя ценить. Посадила всех на голову. Людей, видите ли, ей жалко. Вылитый покойник-отец. Поэтому они и при коммунистах жили от зарплаты до зарплаты, а теперь, при капитализме, если бы не помощь брата Гаяне из Еревана, давно бы с голода умерли.
На что крепкий человек Вардан, но и тот уже изнемогает. Потому что Додо из-за своей идиотской жалости процентные долги наделала. Пришла к ней как-то подруга Тамта и давай ныть:
— Моего мужа в деньгах кинули. Что делать, у кого одолжить? Додо, генацвале, помоги, найди человека.
Додо, не долго думая, помчалась и взяла на свою ответственность 700 долларов на 10 процентов. А эта подруга деньги хвать и до свиданья. А Додо крайней оказалась, как всегда, в ответе, не может 70 долларов каждый месяц отдавать. Вардан ради сестры Гаяне отдувается – выплачивает.
Узнали об этом ереванские родственники – подняли крик. Стыдно вспомнить.
Вот уж правда постоянная головная боль.
Гаяне заохала и пошла дочитывать "Прибавление ума". Без надежды и жизнь не жизнь. Может, что-то изменится.
Недавно, в довершение ко всему, Додо новую глупость задумала. Приходит как-то вся сияющая (сердце Гаяне сразу екнуло – ох, что-то не то) и говорит.
— Мама, давай я котенка возьму.
Гаяне так и села, где стояла. Вот не было печали, так подай. А Додо свою идею дальше развивает.
— Мама, мамочка, ты же знаешь как я люблю животных. И так у меня в жизни ничего нет. Я все время болею, а котенок — это источник постоянной радости.
Гаяне воздела руки к тусклой пластмассовой люстре.
— Вай ме, вай ме. Бог, когда хочет наказать, ум отнимает. А у тебя, Додо, ума с детства не было. Еще в детском саду свои куклы направо-налево раздаривала. Ты сама себя содержать не можешь! Мы без долгов в магазине одного месяца не можем прожить, а ты еще о каком-то котенке говоришь?!
Додо и слышать ничего не хочет, не унимается.
— Мама, ты же верующая! Все святые животных любили…
Гаяне покачала головой, отгоняя навязчивые воспоминания, и снова мужественно взялась за акафист.
В дверь позвонили.
Гаяне с трудом оторвалась от качалки и заковыляла в коридор. На пороге стояла радостная, раскрасневшаяся Додо, а за ней какая-то разбитная девица неопределенного возраста и две девочки семи–восьми лет.
— Мама, мамочка, им ночевать негде. Их с квартиры выгнали. Они у нас пока поживут…
И запнулась, глядя на вытянувшееся страдальческое лицо матери.
— Немного. Не на улице же им быть!
Гаяне всплеснула руками и с огорчением возвела свои карие глаза с "многовековой армянской грустью" к иконе Спасителя.
— Ах, Аствац (Господи — армянск. язык), за что мне это? Прошу, прошу, не слышишь Ты меня…
