Однажды к старцу Паисию привезли человека, прикованного к инвалидной коляске. Подвижник обнял его парализованные, недоразвитые ноги и стал целовать их, приговаривая: "Ножки вы, ножки… Ведь они приведут тебя в рай, а ты этого не понимаешь… Послушай меня, сынок. Бог не хочет, чтобы ты когда-нибудь выздоровел. Твое состояние будет все хуже и хуже – лучше не будет. Но знай: те люди, которые собираются вокруг тебя и тебе служат, спасают таким образом свои души. Оказывая помощь тебе, они получают помощь сами, хотя этого не понимают. Так ты становишься средством спасения душ. Бог хочет от тебя именно этого!"
Из жития старца Паисия Святогорца
Наргиза вела Мераба в школу привычным маршрутом. Автобус, улица, зебра, еще несколько шагов до угла дома, поворот… За пять лет эта дорога хожена-перехожена. Даже все уличные продавцы казались знакомыми.
Мераб, как обычно, вел себя в своем неповторимом стиле. Иногда замирал у витрины и складывал из пальцев ему одному понятные знаки. Что он видел за толстыми стеклами очков – неизвестно. Окулист с трудом подобрал ему очки с диоптриями минус десять и выпроводил со словами: "Наверное, так. Очень сочувствую. Аутизм не лечится".
В свои десять лет Мераб говорил лишь несколько слов, и Наргиза интуитивно старалась понять, чего хочет ее воспитанник. Нет, она не имела профессиональных знаний, которые коррекционные педагоги получают на тренингах в инклюзивной школе, просто нянька и воспитанник сжились за эти несколько лет. Наргиза и до Мераба воспитывала чужих детей. Опыта, сына ошибок трудных, было хоть отбавляй.
Своих детей у Наргизы не было. Замуж до 35 лет она не вышла. А потом Союз развалился, и последующие пятнадцать лет надо было просто бороться за выживание и ухаживать за матерью-инвалидом. В такой ситуации личная жизнь автоматически отходит на второй план. И биологические часы просто "оттикали" свое.
Потом мать умерла, а Наргизе предложили работать почти круглосуточной няней в одной семье. И она согласилась. Все лучше, чем дома сидеть без дела.
Подруга, смакуя, расписывала все прелести новой должности: "Там и поешь, и телевизор посмотришь, и спать есть где. Деньги хотя бы в руки возьмешь. Потом, может, откроешь какой-нибудь маленький магазинчик".
В открытие "своего магазинчика" Наргизе верилось с трудом. Не было у нее торговой жилки, и вряд ли она могла откуда-нибудь появиться на пятом десятке. Но по оставленному номеру все же позвонила и так попала к Гоциридзе.
Семья хорошая. Придирками не изводили. Контролем себя не утруждали. С утра все разбегались по делам, а Наргиза оставалась с мальчиком хозяйкой положения.
Только странный он какой-то, Мерабико. Уже четыре года, а не говорит. И ведет себя как-то необычно.
Потом Наргизе объяснили про диагноз, о котором она раньше и не слышала, – аутизм. Потому, наверное, и платили хорошо. И еще подарки к праздникам делали – не скупились. Найти хорошую няню для "особенного" ребенка – дело нелегкое. Так и осталась Наргиза в этой семье на несколько лет, уходить и не думала.
Мать Мераба Дали с головой была занята бизнесом – уверенно вела салон красоты к дальнейшему процветанию. Дома по очевидной причине бывала редко: "Для сына стараюсь. Муж-негодяй меня бросил. Испугался болезни ребенка".
Да и что дома делать, когда Наргиза ее полностью заменяла. И кормила, и купала, и памперсы меняла. Мерабико ее воспринимал относительно хорошо. Иногда терся головой о живот – ласкался. Хотя через минуту мог ударить ногой. Почему – иди разберись. Наргиза лаской старалась сглаживать все острые углы. А как иначе с больным ребенком?
Потом Мерабико подрос и пошел в специальную школу к таким же, как и он сам, инвалидам разной степени тяжести.
В этой школе за несколько лет Наргиза чего только не насмотрелась. Калясочники, дети с синдромом Дауна, аутисты всевозможных форм. Вначале смотрела на них с ужасом и думала: "Зачем Ты их такими создал, Господи? Не лучше ли было, чтобы все как у всех. Сами себя бы обслуживали и не причиняли бы столько проблем окружающим".
Потом и это недоумение прошло. Ко всему привыкает человек. Инвалиды с их различными дефектами уже не казались ей чем-то из ряда вон выходящим. Так, дети как дети.
Тем временем отметила Наргиза своеобразный юбилей в семье Гоциридзе – шесть лет на одном месте.
Но вот случилось непредвиденное.
Дали привезла огромный, почти во всю стену, плазменный телевизор. Включили и залюбовались красками. Мерабико целый день не отходил от новой игрушки. А поздно вечером взял стул и со всего размаху разбил экран. 2000 лари коту под хвост.
Осколки убрали. Мераба кое-как успокоили и спровадили спать. А ночью с Дали случилась истерика. Сидела на кухне и рыдала так, будто плотину прорвало:
– Не могу, не могу больше. Всему есть предел. Неужели он родился, чтобы уничтожить меня? Из-за него меня бросил муж. Из-за него я не могу устроить свою жизнь. От меня шарахаются нормальные мужчины. Не хотят со мной связываться. Вдруг такого второго рожу… Я не хочу так жить!
Наргиза что-то блеяла в ответ, пытаясь успокоить работодательницу. Но все было напрасно. На другой день Дали встала с вызревшим решением:
– С меня хватит! Я сегодня же напишу заявление, чтобы Мераба приняли в интернат. Он все равно ничего не заметит. А Вам, Наргиза, огромное спасибо за все. Заплачу, как обычно, до конца этого месяца. Можете искать себе другое место. А теперь собирайте его в школу. Я поеду оформлять документы. Сюда он больше не вернется.
Наргиза так и села. Кое-как одела Мераба, и они пошли своим ежедневным маршрутом. Дорогой Наргиза тщетно пыталась привести в порядок обрывки мыслей: "Сдать своего? Десятилетнего? И как потом жить с этой пустотой в доме? Что сказать соседям? Как будет Мерабико в этом интернате?"
В смятении Наргиза довела Мераба до школы, помогла ему раздеться, завела в класс и вернулась в вестибюль, где детей ждали родители. Села на скамейку и зарыдала.
– Что случилось? – один за другим к ней стали подходить те, кто привык к заботе о ближнем. Таких сострадательных людей, как эти родители из инклюзивной школы, еще поискать надо. Все по жизни бескровные мученики.
Наргиза рассказала о своей беде. Потом у нее вырвалось:
– Была бы я помоложе, взяла Мерабико к себе. Но кто мне даст? И возраст неподходящий, и работы постоянной нет.
Услышав такое, родители забурлили:
– Вот законы идиотские.
– И, правда, не дадут!
– Пропадет он в интернате. Здоровые инвалидами делаются…
Разодетая Этери выдвинулась вперед, явно желая изречь какую-то светлую мысль. Наргиза хоть и знала ее в лицо, но никогда не здоровалась. Испытывала к ней "чувство резкой антипатиии". Этери выделялась экстравагантным видом. Цокая высоченными каблуками, всегда появлялась с высоко поднятой головой. "Это не человек, а какая-то Нефертити Клеопатровна!" – думала Наргиза, глядя на Этери.
А еще эта самая Этери как-то произнесла в вестибюле зажигательную речь о беспомощности правительства и его нежелании заботиться о благосостоянии граждан. И аргумент привела: "Вот как мне жить на 2000 лар в месяц?"
Несколько человек посмотрели на нее с недоумением. Они явно ухитрялись сводить концы с концами на сумму, в пять раз ниже названной.
И вот теперь эта самая Этери успокаивала Наргизу:
– У меня есть хороший адвокат. Если надумаете усыновлять, я Вам помогу! Бесплатно. У меня тоже сын аутист. Тяжелая форма. Куда ни возили, что ни делали, все напрасно. 12 лет – ни слова не говорит. Надо будет, мы Вас все поддержим, чтоб Мерабико у Вас остался. Давно за Вами наблюдаю. Такие няни, как Вы, на вес золота!
Наргиза растерялась. Вот тебе и Нефертити. Еще и наблюдает за ней, оказывается.
– Вы ведь меня совсем не знаете. Да и хватит ли у меня сил? Возраст все-таки…
Этери подсела к Наргизе и взяла ее за руку:
– Мамой быть никогда не поздно. Я за Вас революцию устрою! Взятие Бастилии! Меня вся мэрия знает. Я туда постоянно скандалить хожу, лишнее финансирование выбивать. И, учтите, всегда добиваюсь своего…
***
Через какое-то время Наргиза, благодаря Этериному адвокату, уже держала в руках все необходимые документы на Мераба и думала, что закат дней для материнства – понятие очень относительное. Вся жизнь впереди.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
