Жить на берегу моря или реки, в доме с выходящими на набережную окнами, и пусть по воде проплывают гондолы, лодки или на худой конец катера. Я мечтаю об этом всю жизнь. И вот я стою у входа в дом своей мечты. Топчусь, собираясь войти.
Дом находится на улице Узнадзе, 19. Он и в самом деле смотрит на Куру. Дом в три этажа с окнами в виде замочных скважин. Заглянешь в них, а там жизнь. Самая разная: скучная, веселая, содержательная. Кто-то коротает свой век один, у других – большая семья, что собирается за круглым столом. Кто-то ест яблочный пирог с корицей и греется под старым абажуром. А потом, пожелав развеяться, подходит к окну. И видит как по набережной курсируют автомобили, а по реке, бороздя водные просторы, плывут прогулочные катера.
Сага о фонаре
Дом построен в 1885 году по проекту известного в Тифлисе архитектора Александра Шимкевича. Строился он по заказу купца первой гильдии Ивана Ротинова для супруги Екатерины. Понятно, да? Екатерины предпочитают жить в домах с видом на набережную.
При прочтении таблички с указанием имени владельца дома, что висит прямо у входа в парадную, я припомнила одну историю, в которой упоминалась эта фамилия. Предшественник сегодняшнего моста Галактиона – Верийский – был построен в 1885 году. Вокруг строительства моста развернулись в те времена нешуточные баталии. Некоторые из специалистов считали, что строительство Мухранского моста гораздо важнее Верийского. В итоге благодаря усилиям генерала Карганова и предпринимателя Ротинова, чьи земли были поблизости от будущего моста, выбор был сделан в пользу Верийского.
Мост был построен на средства компаньонов Карганова и Ротинова. Чтобы окупить собственные затраты, они решили сделать его платным. Пешеходы для перехода по нему платили 5 копеек, а транспорт – 10. Верийский мост оставался единственным платным мостом в Тбилиси до 1922 года. Тот ли это Ротинов, кому принадлежал дом, неизвестно. Семейство это большое и многочисленное.
Тбилисский сленг, или Авое - лайфхак для настоящего тбилисца >>>
В парадной мало света и стоит острый запах сырости. На первом этаже дома какие-то коробки, кульки, ненужные вещи. Обходя их, иду вверх. Слабо верится в то, что стены дома были когда-то расписаны, хотя кто его знает.
Самые красивые тут – лестницы. Слабый желтый свет мягко ложится на замысловатые узоры лестничных ограждений. Ковка лестничная в каждом доме своя, особенная. Здесь и перила, и лестницы несут печать внушительной основательности.
А потом я увидела фонарь. Приметила его, ступив на лестничную площадку второго этажа. Он то ли улыбался мне, то ли подмигивал. Вмиг позабыв обо всем другом, я начала щелкать его на камеру. Вначале панорамно, со второго этажа, он установлен на третьем, потом чуть приблизив объектив. Отметив анфас и профиль старца, я решила о нем расспросить у соседей. Стучать в длинную, высокую дверь пришлось долго. Наконец за дверью раздался женский голос.
– А, чего? Какой еще фонарь?
– На третьем этаже, калбатоно, – поясняю бестелесному голосу.
– Нет там никакого фонаря, – раздраженно отвечают из-за двери.
Как же нет, уважаемая, когда он есть! Он смотрит на меня, а я на него. У нас с ним немой диалог, вербальный обмен информацией, можно сказать. Совсем как у нас с вами, с той лишь разницей, что его я не слышу, а вас не вижу.
– Но, он все же есть. Большой, старинный фонарь.
– Я не видела там никакого фонаря.
– Никогда не видели? – наш диалог через дверь выглядит все нелепее.
– Никогда, – со все возрастающей злостью отвечает мне голос.
– А как давно вы здесь живете?
– Давно живу, достаточно, и никакого фонаря не помню и не знаю. Идите отсюда, – рявкает на меня в сердцах женщина.
Я поворачиваюсь и, как и повелела "мадам вежливость", иду. Но не вниз, а наверх, навстречу к нему – гвоздю программы. Обхожу это чудо со всех сторон, рассматриваю придирчивым глазом. По всем показателям товарищ старый, с бородой.
Интересная парадная у этого дома. Обычно в них встречаются витражные потолки, плафоны у лестниц, но чтобы целый фонарь – в первый раз. Твердо задавшись целью узнать о его происхождении, я делаю вторую попытку и звоню в дверь квартиры третьего этажа.
За железной дверью с минуту какие-то звуки. Вскоре она легко отпирается и в проеме вырастает фигура привлекательного мужчины лет сорока. Статный блондин с тонкими чертами лица, такие неизменно привлекают в толпе внимание. Есть в их облике что-то подчеркнуто отстраненное. Рядом с ним скачет девчушка лет четырех – дочка. Я тычу в фонарь и спрашиваю, не знает ли он, как давно он здесь установлен.
История дома №16 на Мачабели, или О тифлисской династии Алихановых из первых уст >>>
– Знаете, этот фонарь тут, сколько я себя помню. А я родился и вырос в этом доме. Мне кажется, он стоит со времен первого хозяина.
И крепость, и древо жизни
Минуты через три он приглашает меня внутрь. Я захожу, пересекаю большую комнату с высоким потолком и выхожу вслед за мужчиной на веранду.
Говорит Илья, так его зовут, со мной на грузинском, но с каким-то едва уловимым акцентом. Разгадка приходит чуть погодя, когда он на минуту задумавшись над вопросом, чем характерен для него этот дом, отвечает:
– Эта квартира для меня дорога прежде всего тем, что тут прошло мое детство. В доме живет уже шестое поколение нашей семьи. В нем поженились мои прадед с бабушкой. Она была русская женщина, а он приехал в Тифлис из Гурии. Так что у меня есть и славянские корни.
Я знаю каждый уголок этого дома, каждый кирпич. Мы, кстати, ремонт сравнительно недавно сделали. Очень сложно реставрировать старые дома с сохранением элементов декора. Видите, эти аркообразные фрамуги? – показывает Илья на межкомнатные проемы дверей. – Прежде чем посадить отремонтированные рамы на место, в них заложили металлический каркас. Мы не тронули ни один из дверных проемов. Все они сохранились в первоначальном виде.
Возможно, по цене квартиры в старых домах и высоки. Но, во-первых, не у всех есть возможность тратить деньги на реставрацию. Мы же делали все это на собственные средства, без какого-либо содействия со стороны мэрии. А, во-вторых, эти дома сложны в эксплуатации. Тут высокие потолки, объединенные санузлы, необходимость укрепления старых домов.
На вопрос, как давно укрепляли у дома фундамент, Илья отвечает, что в его бытность этим никто никогда не занимался. Показывает на ограждение балкона деревянными рюшами, обвивающими веранду.
– Мы сами отремонтировали эти балконы. Вот видите сбоку пристройку? – справа от нас идет стройка, ремонтируют крыло дома. – Градостроительные законы пишутся самым нелепым образом. В них черным по белому прописано, что жителю исторического дома, попадающего в список исторического наследия города, запрещается самостоятельно даже гвоздь прибить в доме. Для этой цели нужно получить разрешение соответствующего органа.
Я немного утрирую, но в целом так и есть: ты не имеешь права на какие-либо изменения. Но зачастую и от мэрии не дождешься, чтобы они провели реставрацию, и жители оказываются в замкнутом круге. Часть дома, в которой идет сейчас ремонт, принадлежит моему другу. Он с трудом получил разрешение начать работы в ней, хотя никаких изменений в проект внесено не было. Ну разве что лестница, – продолжает Илья. – Сбоку заметна деревянная лестница, но она настолько вписывается в стилистику, будто она всегда в нем была.
– Вы бы переехали в какой-нибудь другой район, променяв вашу квартиру в старинном доме на благоустроенное жилье в новостройке?
Пока Илья готовится ответить, на веранду выходит дочь. Маленькая кокетка с подведенными не по-детски глазами, прячется за фигуру отца. Во время разговора она оттуда выглядывает и, стеснительно потупив взор, прячется обратно за папу.
– Я не принадлежу к тому числу людей, которые лучше умрут от плохих условий и засоренного воздуха, чем уступят свои стены кому-нибудь другому. Одним словом, они и шага не сделают, потому что все эти камни, кирпичи, старинные двери имеют для них высокую ценность.
Я люблю свой дом, даже очень. Ведь я вырос тут. Для меня каждый скрип двери неразрывно связан с моим детством. Но у меня растет ребенок и воздух тут настолько загрязненный, что я, пожалуй, переберусь отсюда куда-нибудь подальше. У нас в перспективе перейти жить в квартиру на Лисьем озере, а эту сдавать. Сегодня все повально оставляют квартиры в центре и переходят подальше от него. Экологическая ситуация оставляет желать лучшего, поэтому люди выбирают именно удаленность от центра города.
Тайна улыбки вильнюсского ангела: как в столице Грузии поселился белый херувим? >>>
Шесть поколений одной семьи, в одном и том же доме. Здешние стены должно быть наполнены энергетикой живших в них членов семьи. Дом этот вдруг начинает представляться могучим старым дубом. Ни сдвинуть его нельзя, ни пересадить, потому что слишком глубоко пустил он свои корни.
Из задумчивости меня выводит голос ребенка. Девочка тонко канюча, тянет отца назад в комнаты. Илья с извиняющейся улыбкой со мной прощается. И я сбегаю по деревянным ступеням во двор.
Это невероятно: какие здания Тбилиси мы никогда больше не увидим >>>
Из открытого окна на кухне доносится негромкая возня хозяйки, моет посуду, наверное. По лестницам той части дома, что ремонтируется, тихо ползет рабочий. Мирно вокруг, спокойно. И кажется, что в этих простых движениях и неторопливом течении жизни и состоит весь ее глубокий смысл.
