Пришел я вчера домой, а мать мне, психуя, докладывает:
– Вампириха твоя из Италии приехала. Просила зайти.
Не любит она Бэлу – мою однокурсницу, просто на дух не переваривает. Вампирихой ее прозвала за то, что она по часу со мной на телефоне висит – душу изливает.
Бэла – своя в доску типша, доброты в ней, как полноты, хоть отбавляй – 150 или 170 килограмм будет. И от того, и от другого она в вечном томлении. Лишний вес мобильность снижает, а доброта – все вокруг проехаться норовят. При таком раскладе причин для жалоб на жизнь бывает выше крыши. Бэла — убежденная атеистка, и в то же время постоянно требует от Господа Бога отчета: почему, мол, этот мир так плохо устроен? Само собой, связь с Небом у нее не налажена, и претензии всегда остаются без ответа. Вот потому и нервы у подруги моей ниже нуля и волны депрессии ее захлестывают. В такие моменты, а это бывает частенько, Бэла хватает телефон и звонит мне.
Помню, два года назад позвонила и давай на подругу Лину жаловаться, которая ее "кинула на деньги" (долг не вернула) и с каким-то парнем в Италию укатила:
– И везет же этой негодяйке! Как везет! Такого мужика отхватила!
Мужики для Бэлы – больная тема. Сколько экспериментов было, а толку – ноль. Всё альфонсы попадаются.
Из трубки тем временем доносились хлюпающие звуки:
– Вахо-о… Я тебя как брата прошу, найди мне кого-нибудь. Ты же в церковь ходишь, может, там какой-нибудь тип подвернется.
Я мысленно перебрал "типов" и представил рядом Бэлу. Мозаика однозначно не складывалась.
– Там глухой номер. Во-первых, мужиков мало, да плюс все нормальные давно разобраны.
– Вахо, ну придумай что-нибудь, – гнула свое Бэла. – Когда там у вас общий сбор?
Я понял, что от нее так просто не отвяжешься, и сказал нехотя:
– Соборование в этот четверг. Будет куча народу.
Хлюпанье тут же прекратилось.
– А это что? – заинтересовалась Бэла.
– Прощаются невольные и забытые грехи, – бормотнул я скороговоркой.
– Подходит! – загорелась Бэла. – Иду!
– Ты ж неверующая, – говорю.
– Да иди ты! Очень даже верующая. Лишь бы толк был. Ты на себя посмотри. То ходишь в церковь, то сачкуешь.
Я молчал. Крыть было нечем.
– Лучше скажи, кто там из святых помогает замуж выйти хорошо.
– Вроде Николай Чудотворец, – сказал я первое, что пришло на ум.
– Я буду работать в этом направлении! – трубка чмокнула от восторга.
Тогда ни я, ни она не представляли, во что выльется это ее "направление".
В церковь Бэла явилась без опоздания, вооруженная каким-то бедуинским покрывалом с верблюдами, и объявила мне вместо приветствия:
– Это чтоб бабки не цеплялись.
И сразу взяла быка за рога:
– Так. Где тут клиенты?
Народу уже собралось порядочно, в основном новые лица. Пустил кто-то слух, будто соборование для здоровья хорошо. Вот и повалил народ семьями, с грудными детьми. Благо, платить обязаловки нет – сколько дашь.
Бэла оглядела критически поле деятельности:
– Да, негусто… – и сразу подвела безнадежный итог: – На сто баб один прораб.
Но тут же наметила объект:
– Вахо, тот лысый справа – чем дышит?
– Оставь его, пьет часто. Теперь тсс: уже Евангелие читают.
Бэла зажгла метровую канделябру и нацепила на свои обесцвеченные кудри полотно с верблюдами. Через пять минут из-под ее маскировки донесся шепот:
– А тот, впереди, борода, как у неандертальца?
– Его не тронь, – зашипел я углом рта. – В монахи готовится.
– Серьезно, что ли? – и тут же "диагноз" поставила: – Мне с поехавшей крышей не надо.
Тут к ней поворачивается впереди стоящая Ольга и шамкает, грозно вращая глазами:
– У-у, блудница вавилонская! Давай уматывай отсюда! Совсем стыд потеряли… Уже в церкви клеются…
Я от греха подальше спешно вывел Бэлу во двор. Знаю, она если разозлится – совсем без тормозов…
Какое-то время мы не общались. Потом Бэла первая позвонила. Восторг бил фонтаном из трубки:
– Вахо, поздравь меня, я к лютеранам втерлась!
Я будто лимоном подавился.
– Зачем тебе это? Опять варианты ищешь?
– Ты совсем от жизни отстал! – Бэла прямо соловьем заливается. – Я гигантское дело пробила. Теперь мою дочку, если воскресную школу не пропускать, в Германию бесплатно пошлют. Я там еще в дьякониссы пролезла.
– Куда?! – окосел я. Чего-чего, а такой прыти точно не ожидал.
– Уши прочисти! В дьякониссы. Обо мне в их церковном вестнике написали. Известная личность я теперь. Усек, Вахо?
– А с дьяконисс ты что будешь иметь?
– Все просчитано, Вахунхула. Для особо почетных прихожан у них богадельня имеется и пайки дают приличные. Я уже все продумала. Дочку в Германию пошлю задарма, за это время она как раз немецкий подучит в этой воскресной школе. Она замуж выскочит. А у меня, на худой конец, будет там своя теплая гавань на старости лет в их богадельне. Так, на всякий случай. Ну что? Все гениальное просто! – торжествующе подытожила Бэла свой бизнес-план с лютеранским уклоном. А потом еще и подвела неожиданный итог: "Это мне Николай Чудотворец помогает".
Я невольно возмутился:
– Тебе? Николай Чудотворец?! Ну, знаешь, всему есть свой предел.
На том конце последовал взрыв возмущения:
– Уж не вы ли, ортодоксы, везде свои рамки устанавливаете?..
("Ого, уже лютеране потрудились", – отметил я про себя.)
– Ишь, оборзели вконец, – понесла Бэла в своем обычном тоне, – уже на святых монополию объявили. Кто болтал, что ему даже мусульмане молятся и все, что надо, он исполняет? А я что, рыжая, что ли?
Я стал в тупик и заткнулся. Бэла тоже слегка поутихла:
– Цель у меня, понимаешь, Вахо. Из долбанного Тбилиси вырваться. А то совсем я здесь загнила… – в её голосе послышались лирические нотки. – Опять же, мечта у меня. Жить в Германии или Италии, иметь свою ферму с розовым забором и свинюшек разводить. Свои цветы сажать…
– Заведи все это здесь. Подумаешь, мечта.
– О, что ты понимаешь. То Европа, а это Грузия. Одно слово чего стоит. В лом мне все здесь, понял? Потому и прусь я к этим лютеранам каждое воскресение в девять утра, как на работу, и уукаю.
– Чего делаешь?
– Уукаю. Там поют какие-то гимны, а я подвываю – фон создаю. Там активность надо проявлять, а то попрут.
В общем, поговорили мы так, распрощались. Через некоторое время произошло нечто такое, что и я в заступничество святителя поверил.
– Вахо, ты там стоишь? – звонит Бэла через неделю. – Ты сядь, сядь. А то рухнешь.
Я сел, так как понял, что предстоит длинный пересказ последних новостей.
– Мне Линка из Италии звонила, – выпалила Бэла и замолчала, наслаждаясь эффектом.
– Че хотела?
– Извинялась и в трубку ревела. Чуть, говорит, в Италии в ящик не сыграла. И от страха Богу клятву дала, что мне деньги вернет. Потому и звонила.
– Ну, тогда с тебя бутылка, – говорю.
– Это еще что! – Бэла приберегла основой шок напоследок. – Она ведь знает мою головную боль. Обещала мне там жениха найти. "На наших баб там большой спрос", – говорит. Ну, как, Вахо, не зря я свечки ставлю?
– И правда найдет? – не поверил я таким совпадениям.
– Сердцем чувствую, найдет! – Бэла дышала в трубку, как лошадь на финишной прямой. – Я ей уже и свою фотку на фоне соседской крутой мебели выслала, чтоб марку поднять…
Через месяц Бэла позвала меня "на шампанское" и гордо выложила на стол итальянскую визу от какого-то пенсионера Джованни.
– А где живет твой суженый? – поинтересовался я, листая формуляр.
– На "Б" городишко какой-то, – безразлично дернула могучим плечом Бэла. – Да мне плевать. Тут главное, он деньги на дорогу уже выслал.
Тем временем я нашел точный адрес и не поверил глазам. Там значилось: Бари.
– Э-э, ты что замер? – встревожилась без пяти минут невеста. – Жуткая дыра, да?
– Там рака с мощами святого Николая.
Бэла восприняла это как само собой разумеющееся.
– Ну как, утерся, монополист православный?
Я напрягал свое серое вещество, пытаясь осознать такие фантастические совпадения. Потом спохватился:
– Марику ты куда денешь?
(Марика – это Бэлина дочка-двенадцатилетка)
– Все схвачено, Вахо! Ее Гоча везет в Хони, к своей третьей жене.
(А Гоча – это Бэлин четвертый гражданский муж)
– А ему эта обуза зачем?
– Я ему отцовский парашют обещала. Лет двадцать назад отец его из аэропорта потихоньку вынес. В подвале у меня гнил.
Я взвыл от таких переключений:
– Зачем ему, шоферу, дохлый парашют?
– Да ни к чему. Для понта. Я ему сказала: "Ни у кого в Грузии личного парашюта нет, даже у президента, а у тебя будет". Вот он и клюнул. Обещал: "За Марикой, как за царицей Тамарой, буду смотреть".
Весть о том, что Бэла с Плеханова-94 едет в Бари, быстро облетела общих знакомых и соседей. Было удивление с нескрываемой завистью:
– На ней печати негде ставить, а такое счастье. Тут люди, как монахи, живут и во Мцхета лишний раз не могут съездить – денег нет, а этой (нелестный отзыв) все как на заказ! – ораторствовала Бэлина заклятая врагиня Этери во дворе.
Свечей ей нанесли – кучу. И у всех одна просьба:
– Зажги там Николаю Чудотворцу за нас!
Короче говоря, Бэла за месяц вызубрила от корки до корки итальянский разговорник и отбыла в Италию устраивать свою личную жизнь.
* * *
Вот такая была предыстория.
Узнав, что моя боевая подруга уже на родине предков, я бросил все дела и помчался к ней.
Бэла встретила меня в своей крошечной балконной кухне. На подоконнике по ту сторону окна виднелся ее "огород" в старых кастрюлях – лук, укроп и желтая роза.
Покорительница Италии явно сбросила 20 кило.
– Вау, ты классно выглядишь, – успел я вставить, пока на меня сыпался град поцелуев вперемежку со слезами. – Когда свадьба?
Я тут же был отпихнут из объятий на колченогую табуретку и услышал:
– Не будет никакой свадьбы. Я вернулась домой, Вахо. Понимаешь? Домой! Хочешь верь, хочешь нет, я когда из аэропорта нашего вышла, бухнулась на колени и наш заплеванный асфальт поцеловала.
– Неужели тебе там было так отвратно?
– Как тебе сказать, – Бэла задумалась, пытаясь поточнее сформулировать свои мысли. – Джованни ничего мужик. Конечно, и хуже бывает. И понравилась я ему, и замуж меня звал. Официально, все честь по чести. Я там изощрялась, грузинскую кухню ему готовила. Сациви, чахохбили, хачапури аджарские пекла. Он чуть тарелку следом не съедал. Короче, все тип-топ. Сам, правда, жмот редкий. Меня кактусами кормил, на постном масле поджаренными. К спагетти, говорит, очень подходит. А сам бекон наворачивал. Но не в этом дело. После Гочи-афериста меня вообще ничем не удивишь. Смогла бы я и с Джованни поладить.
– Что, итальянцы не понравились?
– Не, – вздохнула Бэла, – макаронники вроде наших грузин. Такие же шумные и шикануть любят. На всю Италию только Джованни экстражмот. Его же братья мне кучу подарков надарили. Нормально все. Пожила я там и поняла: хоть и хорошо там у них, а не мое это. Не буду я там счастлива. Кстати, была я у Николая Чудотворца, поклонилась ему. Свечки ваши в той церкви оставила. У католиков их перед иконами не жгут – наверное, пожарная безопасность или еще чего. Не принято, короче. Постояла я там у мощей и сама себе говорю: "Неужели святой Николай сюда меня привел, чтоб я поняла, где мое счастье?"
– И где же оно, Бэл? Колись!
– Вот оно, – она повела рукой на маленький дворик за окном с бельем на веревках и краном XIX века, по бокам заросшим мхом.
– Все, что мне в жизни надо, – это дочь Марика, мой садик с луком, пыльный воздух Тбилиси, Мтацминда с телебашней, мои друзья и, конечно, ты, Вахо!
Что говорить, тут и меня прошибло:
— Бэл, я всегда знал, что у тебя золотое сердце.
— Да иди ты! — она пихнула меня округлым локтем в бок и, отвернувшись, заплакала от избытка чувств…
